***
Яннис шел по заледенелым дорожкам Петербурга. Прохожие презрительно шарахались от него, как от прокаженного, и кривили лица, словно почувствовали дурной запах, но ему не было до них дела. Больше нет. Он шел, укутавшись в драгоценный полушубок, выискивая глазами маленького лысого навязчивого человечка. Вот и Михайловский театр, но где же он? Вдруг он услышал рядом с собой чей-то хриплый гнусавый голос, что, растягивая слова, причитал: «Добрые люди, подайте презренному рабу вашему на хлеб насущный! Милостиво прошу, добрые люди!»
Яннис обернулся и увидел крохотного мужичка в черной, как смоль, дубленке и рыжей лисьей шапке. Человечек терся о прохожих и все блеял, и блеял, дожидаясь, когда ему подадут милостыню. Когда же это, наконец, произошло, наглец прицепился к несчастной сердобольной девушке и начал гнуть по-новому: «Еще, барыня, будьте добры, помогите старику! Тут даже на половинку батона не хватит. Все таки зима на улице, а кушать так хочется!»
И «барышня» сдалась и дала ему целый полтинник, только тогда этот нахал ее отпустил. Яннис понял: этот человечек – его цель.
– Уважаемый, – начал он издалека. – Я слышал ты достать много что можешь…
– От кого слышал, собака? Просто так не работаю, – окрысился на него мужичок.
– Это я и так знаю… А от кого слышал не важно, все равно он тебя не знает… Ты мне лучше скажи, ты ведь пронырливый, говорят, все раздобыть можешь… А билетик на концерт в оперу сможешь?
– Все могу! И билет могу, но это сложно… Дорого стоить будет!
– Мне ничего не жалко, все отдам – дай только взглянуть на певицу!
– Когда тебе и где?
Тут Яннис растерялся: он ведь не расслышал, где поет его нимфа. Потупив взгляд, он полушепотом ответил:
– Не знаю где, не расслышал. Знаю, что Шварц ее, певицу, кличут. Светланой Шварц.
– Повезло тебе, собака, слыхал я о ней. На всю стену здоровый плакат повесили, не заметишь тут… В «Мариинке» поет она! Могу достать тебе билет на галерку, а за это… за это ты мне свой полушубок!
Яннис сначала опешил, полушубок свой он очень любил и отдавать его этому нахалу совершенно не хотел. Однако было ли у него что-нибудь столь же ценное, чем он мог отплатить маленькому человечку. Нет, это все, что он имел. И теперь готов отдать, главное увидеть ее, прекрасную Венеру, его милую незнакомку, Светлану Шварц!
– Идет, – после минутного колебания ответил он. – Только сначала билет, потом плата.
– Ладно, – недовольно буркнул человечек, – встречай у «Мариинки». Получишь билет на сегодняшний концерт. Будь уверен. И шубку почисти! – рассмеялся он.
***
Он с нетерпением ждал встречи с чудом. Не может быть! Бродяга с улицы идет на концерт своей возлюбленной из высшего света! Яннис сильно нервничал. Он огибал засыпанные снегом бульвары, брел вдоль тускло освещенных фонарями вечерних улиц, пока наконец не увидел роскошный дворец. Изумрудные стены, яркие вывески, белоснежные аккуратные колонны. Да, это был он, прекрасный Мариинский театр, где сегодня вечером для него будет она.
Яннис нетерпеливо озирался по сторонам, он не мог стоять на месть и бездействовать. Где же Человечек? Где его билет? Спустя 15 минут, которые показались ему долгими часами, он углядел знакомую маленькую фигурку. «Пришел», – вздохнул с облегчением Яннис, а как только Человечек поравнялся с ним, буркнул: «Принес?»
На что тот глухо рассмеялся и, спустя несколько секунд, произнес:
– А то. Вот он, билетик-то. На сегодня, как и говорил. Через полчаса начало.
– Дай его мне! – выпалил было Яннис, но человечек тут же осадил его: «Нет, сначала плата, потом билет. Снимай-снимай полушубок!»
– Черт с тобой, собака! На, забирай, – он почти швырнул шубенку торгашу.
– Во-от, – издевательски протянул мужичок, – теперь можешь получить и билетик.
***
После пары минут препирательства с билетером он, наконец, попал в театр. Это был роскошный дворец с удивительной мебелью и потрясающими воображение картинами. Такого он никогда в своей жизни не видел. Яннис ходил словно лунатик, заглядываясь на каждую деталь театра, как на сокровища другого мира, так его влекущего. Этот воздух казался ему совсем иным, такой вдыхают только богатые люди.
Он быстро нашел нужную ему ложу. Люди рядом с ним – студенты и другие бедняки – едва заметно поморщились, завидев его. Им было невдомек, как дорого для вошедшего одно из мест рядом с ними. Как будто не замечая раздражения окружающих, Яннис с благоговением ерзал в кресле, высовывался через край, стараясь углядеть, что происходит за кулисами. Он не мог дождаться. И вот она появилась.
Он сразу же узнал ее, пусть расстояние между ними было непомерно велико, – величественная дама в блестящем черном платье, искрящимся от света люстр. Половину ее прекрасного лица закрывала венецианская маска, что придавало ей в глазах Янниса еще больше кокетливой загадочности. Он не мог оторвать от нее глаз. Ему хотелось выпрыгнуть из своей ложи прямо к ней на сцену и говорить, говорить ей те заветные слова любви, что давно зародились в его сердце. Ему хотелось прикоснуться к ней, и в то же время он никогда бы не позволил себе этой вольности.
Нет, она для него святыня, он не может осквернить ее даже одной мыслью об этом богохульстве.
Он все смотрел на нее и восхищался, и она запела. Сначала, он ничего не мог понять. Откуда идет эта волшебная трель? Что за ангельская песня доносится до его ушей. Быть может, он умер? Попал в Рай, и теперь ему дозволено испытать такое наслаждение? «Нет, даже в раю невозможно услышать столь красивую музыку, – подумал он, – это все она!»
В тот вечер Светлана Шварц подарила Яннису лучший концерт. Будто только для него одного она пела тогда, будто чувствовала, что лишь ему это по-настоящему нужно. Она исполняла арию за арией, а он слушал и не мог поверить, что на свете вообще возможна такая красота, что он достоин слышать, внимать, чувствовать, как она становится неотъемлемой частью его существа. Яннис понял: после этого вечера он уже не сможет вернуться к былой жизни, всего один концерт разломил его на две половинки – старой жизни бездомного и желанного будущего воспитанного человека. И пока он наслаждался выступлением, внутри уже поселилась безвыходная зияющая пустота, которую ему не заполнить…
Трели закончились, она откланялась и удалилась прочь за кулисы. Он