текста, и совсем уж невыносимые для прочтения книги стали называть «мокрыми».

Музыку в вагонах метро давно никто не слушал. О причинах такого пренебрежения напоминали большие плакаты с перечёркнутыми в красном круге наушниками, которые можно было встретить повсюду, и в общественном транспорте, и на улицах. Под запрещающим знаком надпись белым по чёрному гласила: «ты не услышишь свою смерть». Павел считал эти плакаты несколько угрюмыми, но правильными. Сколько нерадивой молодёжи было покусано в первые месяцы, пока на входе наушники не стали изымать так же рьяно, как и ножи. Последние, к слову, изымать наоборот перестали, а их цена неприлично подскочила. Чем длиннее был клинок ножа, тем он больше ценился. Наличие гарды считалось обязательным. Порезаться о лезвие в заражённой крови – верная смерть. Павел же не мог похвастаться чем-то подобным. Зарплата офисного работника позволяла купить ему лишь самодельный нож из железнодорожного костыля – большого гвоздя для скрепления рельс со шпалами. В самом начале, когда колюще-режущее стало в резком дефиците, их, костылей, вытащили из ж/д путей столько, что пригородные электрички едва не сходили с рельс.

Павлу оставалось доехать несколько станций, как о себе дала знать бледная тучная женщина лет пятидесяти, на которую все пассажиры вагона косились с тех пор, как она вошла. Сообщать о таких «подозрительно бледных личностях» машинисту, как того требовал голос на входе в метро, было не принято. Вдруг у человека недостаток гемоглобина? Должно быть, у него и справка есть, ведь как-то он прошёл в метро через охрану. Зачем устраивать шум на ровном месте. Однако, это был явно не тот случай. Женщина обильно потела, тяжело дышала, затем и вовсе начала дергаться и рычать.

В отличие от фильмов ужасов, заражённые или укушенные становились кровожадными монстрами ещё до того, как происходила сама смерть. Не было той чёткой точки, в которой обречённый замирал, давая окружающим несколько секунд его оплакать и принять решение, кто же не даст ему возродиться. В реальности этот переход был смазан и, как говорили врачи, у умерших заражённых сердце некоторое время бьётся по инерции.

Когда стало понятно, что тучная женщина вот-вот захочет кем-то перекусить, пассажиры начали переглядываться. Их лица были не встревоженными, а скорее усталыми. Во взглядах читалась немая просьба к окружающим сделать то, чего самим делать не хочется. Это было так же необходимо, но неприятно, как убрать дерьмо за собственной собакой с паркового газона, что многие, собственно говоря, и не делают, хотя должны.

Павел начал было думать, что ему снова придётся делать эту грязную работу. Ему было не сложно, но он не хотел показывать на публике свой дешёвый нож. Его итак часто за него подкалывали, мол, как не стыдно, носить вещь из краденного у железной дороги гвоздя. Когда Павел уже решился было его вытащить и покончить с этим, в дело вмешался оторвавшийся от книги мужчина в кожаной куртке с длинными волосами. Он выхватил свой нож, длинный, широкий, с отделанной кожей рукояткой и вонзил его рычащей женщине в глазницу. Та притихла, и по салону пошёл неприятный запах посмертных испражнений. Сидевшие по бокам от заражённой пассажиры только в этот момент встали и отошли подальше. Молодая девушка, стоявшая у дверей, издала короткое «фу» и продолжила набирать текст на телефоне.

– Чего «фу», машинисту позвони, – сказал девушке мужчина, вытирая нож о бумажную салфетку.

Убрав телефон в карман, та сделала недовольную гримасу, говорящую что-то вроде «нечего тут командовать», но всё же нажала на кнопку экстренной связи и тонким голоском затараторила:

– Алло, машинист. У нас тут толстуха преставилась. Скажите, чтоб её забрали. И носилки пусть побольше возьмут.

Старушка, сидевшая напротив мертвой женщины, громко хмыкнула, мол, ну что за молодёжь невоспитанная пошла, но на этом её возмущение иссякло, и она вновь продолжила читать. Павел же отвернулся в другую сторону и стал рассматривать схему метро. Ближайшая станция была недалеко от предыдущей, и труп должны были забрать быстро. Мысленно этому порадовавшись, Павел достал телефон. На экране светилось сообщение от жены: «ну, как дорога». В ответном сообщении он написал: «да как обычно, буднично».

Добравшись до офиса, Павел отметил, что опоздал не на пятнадцать минут, как думал, а на все двадцать. Тучную женщину из вагона довольно долго выносили двое несчастных рабочих из ближнего зарубежья, отдуваясь и матерясь то на родном, то на русском языках. Оставив копьё в именной ячейке на входе, Павел поздоровался с коллегами, сел за свой компьютер, нажал на кнопку включения. Экран загорелся, зашумели кулера в системном блоке. Миниатюрные колонки заиграли короткую приятную мелодию.

– Опаздываешь, Паш. Пётр Семёныч опять на тебя рычать будет, – сказал сидящий за соседним столом коллега.

– Ну, он начальник. Раз хочется, пусть рычит, – со смехом ответил Павел.

– Правда это выглядеть теперь будет совсем не убедительно. На него кто-то новогоднюю шапку напялил, – хрюкнув от смеха, сказал коллега.

– Да ладно? До нового года же ещё полтора месяца, – рассмеялся Павел, представив начальника в шапочке Деда-Мороза.

– Не веришь, сам посмотри, – сказал коллега, и они вместе пошли к кабинету, отделённому от остального офиса прозрачными перегородками.

Внутри, привязанный к кожаному креслу на колесиках, сидел бледный мужчина с большим круглым животом. Он с энтузиазмом рычал на смотрящих на него работников, открывая и закрывая рот в робкой надежде их укусить. Привязанные к подлокотникам руки энергично дёргались влево-вправо. От энергичности движений праздничная бело-красная шапочка начала сползать ему на глаза.

– Как думаешь, в головном скоро догадаются, что Семёныч помер? – спросил Павел коллегу.

– Чёрт его знает, – пожал тот плечами. – Он же всю жизнь твердил, что у него ни жены, ни детей нет. «На работе помру, и вам того желаю», – его же слова. А как помер, ничего же не изменилось. Наши канцтовары как продавались, так и продаются. Продавцы, бухгалтерия, грузчики свою работу делают. Этот тоже старается, вон, руководит, на работников рычит, всё как обычно. А если человек и после смерти исправно работает, чего ему мешать. И головному такой маловажный факт как мёртвость сотрудника знать не обязательно.

– И то верно, – засмеялся Павел. – Вот только вешать эту табличку на дверь я бы всё же не стал. С головного рано или поздно приедут, увидят, все по шее получим.

– Нет-нет, пусть висит. Слова-то правильные, – постучав по табличке на начальской двери, сказал Павлу коллега.

На табличке было написано:

«Руководить – это значит