этого убежища с нуля, потому пока работала безотказно.

У каждого кластера была собственная охрана, больше похожая на армию.

И у каждого были совершенно секретные департаменты, занимающиеся физиологическим обслуживанием правителей. Никакой информации об этих закрытых подразделениях не было. Живущие под землей люди знали только, что там находятся мужчины, женщины, дети, лилипуты обоих полов и животные, включая экзотических.

Жизнь под землей в одном кластере была организована по сотням, включавшим разных обслуживающих функционалов, в другом – по принципу иерархической пирамиды, где наверху находился ответственный за ту или иную функцию.

У людей под землей не было имен, только буквенно-цифровые обозначения, где буква означала функцию, а цифра – уровень оперативной деятельности и ответственности. Например МГ-37 означало функционала, занимающегося поддержанием определенного запаса морских гребешков в свежем состоянии, а БА-45 вовсе даже отвечал за боекомплект для автоматического оружия на пятой базе внешнего периметра кластера.

Функционалы из-под земли никогда не возвращались на поверхность, а вот с поверхности под землю были поступления, чтобы восполнить естественную убыль и от коронавируса или других болезней, и от “живой охоты”, которую оба кластера устраивали еженедельно.

Новые функционалы проходили через строгий двухнедельный карантин и тщательную дезинфекцию, прежде чем поступить под землю. Им в обязательном порядке брили все волосы на голове и на теле.

Уйдя под земля Дурошлеп и Додя-штырь первое время встречались довольно часто. Для этого от каждого кластера шел в направлении другого озонируемый и дезинфицируемый тоннель, который приводил к помещению для встреч двух правителей. Это помещение представляло собой сферу, разделенную ровно пополам бронированным стеклом. На каждой половине были кресла, диваны, столики – все из стекла, чтобы ничего подозрительного спрятать нельзя было. Были там телеэкраны, у каждого свой, и прозрачные пульты управления.

В бронированную перегородку были вмонтированы чувствительные микрофоны и динамики, так что никаких дополнительных устройств для того, чтобы слышать друг друга, не требовалось.

Когда они встретились первый раз Дурошлеп решил подколоть Додю.

– Слышь, а сюда ты зачем свой биотуалет припер? Здесь ведь нам весь город – биотуалет.

Додя-штырь злобно сверкнул заплывшими глазками и отрывисто парировал:

– А что ж ты свою родню наверху оставил, подыхать, что ли?

Обменявшись любезностями они решили посмотреть, как там наверху справляются их “номерные”. Сначала понаблюдали за “номером 17” Доди-штыря, который посещал военный госпиталь, где находилсь раненые, свезенные с разных войн, и коронавирусные.

– Это ты хорошо придумал, – похвалил Додю Дурошлеп, – чтобы без вариантов. Не успеет вылечится после ранения, как помрет от вируса, а бабы пусть рожают.

Потом включили экран Дурошлепа, посмотрели, как его “номер 47” ходит со злым лицом по грязному коровнику в розовом халате.

Додя-штырь хмыкнул.

– Что-то он у тебя больно стройный, не твоя фигура А халат красивый, правильный.

Дурошлеп не стал отвечать, ушел из “сферы встреч”, пожалев о том, что двойная тамбурная дверь не позволяла ей хлопнуть. На своей половине он отвел душу и по поводу стройного “номерного”, и по поводу халата. Так отвел, что пришлось трех новых функционалов сверху заказывать.

Последующие встречи Дурошлепа и Доди-штыря проходили спокойно. Их примиряло то, что наверху разгоралась пандемия, а это подтверждало мудрость их решения уйти под землю. Они с удовольствием просматривали специально для них сделанные дайджесты смертности по всему миру. С каждой неделей, когда проходили их встречи, людей умирало все больше. Друг перед другом они эмоций не обнаруживали, но внутри у них все ликовало.

Их “номерные” хорошо отрабатывали свои задачи, объясняя, что пандемия – это психоз, придуманный американцами вместе с исламистами, что не надо боятся, а за распространение панических слухов можно угодить в тюрьму.

Нехитрая и циничная ложь работала. Люди умирали послушно.

На это и был расчет: большая часть мира вымрет, а когда все закончится, у них будут самые реальные шансы если не на мировое господство, то на другое мировое устройство.

Под землей случаев коронавируса было немного, они все тщательно расследовались. Некоторых функционалов сразу отселяли в “последний приют”, некоторых исследовали, чтобы мониторить мутации вируса.

Несколько месяцев под землей убедили двух правителей в самом для них главном: жесткая система их личной власти работала безотказно в обоих кластерах. Управлять под землей было значительно проще, чем на поверхности. Никто не сопротивлялся, даже когда их отправляли в “последний приют”. Все люди безропотно стали “функционалами” и довольствовались “остаточной” жизнью, то есть потреблением того, что оставалось после Доди и Дурошлепа. Кому-то перепадало меньше, кому-то больше, но все это были остатки. Никому не позволялось иметь даже собственную физилогиню или физиологического функционала, только после использования хозяином.

Оба правителя наслаждались своей абсолютной властью, иногда обсуждали между собой, как ее улучшить. Друг друга они никогда не любили, иногда ненавидели, но коронавирус и подземная жизнь как-то примирила их.

И вот – на тебе: Додя-штырь отошел в свой личный “последний приют”.

Дурошлеп этому просто так поверить не мог, вызвал к полудню охраняющего.

– Слушай, сгоняй к ним, понюхай, что к чему, – сказал он функционалу. – Попробуй доказательства раздобыть.

Дурошлеп планировал где-то в будущем по-взрослому столкнуться с Додей-штырем, но это только когда пандемия пойдет на убыль. Он не сомневался, што у Доди были те же планы. И тут вдруг непонятка.

– Это не здорово, – думал Дурошлеп. – Что у них там сейчас будет, и кто там будет?

Он снова вызвал на экране охраняющего Доди.

– Слушай, там мой сейчас подойдет, ты потолкуй с ним. Мужики вы грамотные, может что придумаете полезного. А то давай ко мне перебирайся, я тебя знаю, ты подходящий. Ладно, не тороплю, – Дурошлеп отключил связь.

До вечера он так ничего путного не придумал.

Охраняющий вернулся, доложил.

– Прямых доказательств нет, но они там растеряны, толком не могут понять, что делать.