слова.

– Лохматое?

– Нет, с чего Вы взяли? – удивлённо взглянула на начальника станции рассказчица. – Наоборот, мне показалось, что на нём не было, не только шерсти, а и кожи-то.

– Тебе показалось или ты видела?

– Видела, – вздохнула Ангелина Семёновна и вдруг часто задышав, заголосила плаксиво: – Ох, лучше бы мне этого не видеть. Чудище это пока из зеркала вылезало, в мужика превратилось, такого себе невзрачного, росту среднего – алкаш алкашом. Он идёт, а я через него всё вижу, но когда уже до выхода дошёл, ничего видно не стало, мужик как мужик. Ой, Климыч, что же теперь со мною будет? Меня же теперь в дурдом упекут! А мне туда же нельзя, у меня ведь семья, хозяйство. Корова у меня.

– Не реви, Ангелина, я твой начальник и в обиду тебя не дам, а мысли глупые ты из головы выбрось, – Нил, подойдя к уборщице, по-отечески её обнял и та вдруг разрыдалась от пережитого страха и жалости к себе. Начальник станции одной рукой открыл сделанный в форме треугольника кулон, висевший на его груди и сияние зелёного света, вырвавшись оттуда, осветило лицо женщины. Сам он лишь прикрыл глаза, защитных масок Мастер давно не носил, за долгие годы, привыкнув к таким процедурам, не добавлявшим ему здоровья, но и не оказывавших в малых дозах особого вреда.

Досчитав в уме до пяти, Климович закрыл медальон и, внимательно следя за неподвижно сидящей уборщицей, вернулся на своё место. Приходя в себя та вздрогнула, удивлённо заводила глазами по сторонам и наконец, сфокусировала на нём непонимающий взгляд.

– В хозяйственном шкафу разбилось зеркало, и ты пришла рассказать об этом, – проговорил, он и уборщица сказала жалобно: – Ой, что-то мне не хорошо, Климыч, пришла тебе сказать, что зеркало в шкафу со швабрами лопнуло да что-то в глазах потемнело, наверное, погода будет меняться.

– Это на погоду, – согласился с нею хозяин кабинета и добавил, вновь поднимаясь со стула: – С зеркалами такое бывает, лопаются от времени и собственного веса. Пойдём, посмотрим, что там случилось.

Выходя в коридор, Ангелина Семёновна недовольно ворчала: – Климыч, я вот одного понять не могу: на кой чёрт там висит это зеркало? Выбросить его, да и дело с концом.

– Так-то оно так Ангелина, – не согласился с нею Мастер, спускаясь по ступеням на первый этаж, – да только не нам это решать. Здание в федеральном ведении, а шкаф этот не простой, можно сказать, раритет – таких больше не делают. Представляет собой культурную ценность и как всякая редкая вещь охраняется государством. А за зеркало Семёновна не переживай, скоро будет оно как новенькое. Иди лучше к диспетчеру, скажи пусть ко мне зайдёт после смены.

Подойдя к платяному шкафу, начальник станции, открыв дверь, увидел, что зеркало не разбито в привычном понимании, а выдавлено изнутри силуэтом человека небольшого роста. Он с трудом протиснулся изнутри сквозь стекло, и очертание его фигуры предстало взгляду Мастера. Сквозной дыры, однако, не было, там, где не хватало зеркала, виднелась затвердевшая пузырями тёмная масса.

– Дела, – проворчал Климович, сняв с груди кулон. Несколько раз, нажав на бока треугольника, он вновь открыл его, направив луч оранжевого света на застывшую в зеркале человеческую фигуру. Мастер медленно вёл его снизу вверх, и чёрная масса бледнела, в конце концов, начав отражать предметы.

– Ну, так-то лучше, – удовлетворённо сказал начальник станции своему отражению и, вернув медальон на место, вышел на улицу. Была первая половина будничного дня, двадцатиградусные морозы, ещё недавно терзавшие город, отступили, небо затянули облака, угрожая толи пролиться дождём, толи просыпаться снегом. Восточный ветер, как всегда в это время года дул, не переставая откуда-то из бескрайних заволжских равнин, за которыми раскинулась далёкая и загадочная Азия. Оповестив на станции, что идёт по делу в Горисполком и до обеда вряд-ли вернётся, взяв свой походный потёртый на изгибах портфель из кожи неведомого зверя, он, сев на остановке в маршрутный автобус отправился в город.

Дорога была довольно долгой; кончился станционный посёлок и за арочным железнодорожным мостом через сейчас закованную льдом речку Альту начались городские кварталы частных домов Мясокомбината, постепенно добавляя этажности и кучности постройки. В старом городе высотность шла на убыль, остановившись на уровне двух трёх этажей, построенных ещё до войны, (не дошедшей сюда), и до революции, кровавым катком прокатившем по городу, несколько раз переходившему из рук в руки. Городок был купеческим и идеи социальной уравниловки не находили понимания у его жителей.

В каждом советском городе обязательно был какой-нибудь бульвар Гагарина, проспект Космонавтов или улица Терешковой. Идя в ногу со временем, идеология страны перешла от поклонения богу войны к поклонению покорителям космоса. Хотя кто кого покорил, это ещё вопрос. Первый отечественный космонавт мало походил на привычного по американским фильмам астронавта. Утыканный проводами и датчиками он неподвижно полулежал в кресле, с трудом воспринимая происходящее, обделавшись от ужаса и жалости к себе. Об этом не писали газеты: ещё до приземления Юрий Алексеевич стал живой легендой, а посягать на легенду было святотатством. От размышлений отвлёк разговор двух женщин, сидевших по соседству, сам начальник станции занял боковое кресло в конце салона.

– Ты знаешь, – в полголоса начала одна, крашеная блондинка, примерно его возраста, – еду вчера с сыном на машине и вот у центрального рынка стоят на обочине четыре подростка лет по тринадцать с закрытыми глазами. Это я потом только сообразила. День будний, движение оживлённое и внезапно девочка, одна из этих четырёх подала команду, и все они вдруг побеждали через дорогу, прямо перед нашей машиной! Сын еле успел затормозить, хорошо хоть сзади в нас ник-то не врезался. Представляешь, что с детьми делает телевизор и этот чёртов интернет?

Добравшись до центра, Климыч прошёл мимо помпезного здания мэрии, похожего точь в точь на такое же в любом городе бывшего Союза, с круглыми клумбами, не работавшим фонтаном и плакатами с фото передовиков труда, свернув боковой улочкой к Дому быта, где на первом этаже разместился стоматологический кабинет доктора Рогозы. «Быстро, качественно, без боли» – гласил рекламный слоган под фотографией белозубой красотки, демонстрировавшей шикарную голливудскую улыбку. Кто-то закрасил ей два передних зуба чёрным маркером, а под глазом нарисовал огромный синяк. Фотография приобрела разбойничий вид, но видимо доктора это не смущало.

«Хитёр бобёр», – усмехнулся железнодорожник, без стука заходя внутрь. Склонившийся над сидевшим в кресле мужчиной доктор