- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (143) »
Ракетоносный фрегат «Миннесота» покидал сектор KLJ-58/8. За кормой оставалась планета того же номера, единственная в секторе пригодная для жизни. Месяц стандартного времени назад там располагалась колония, по документам — с «большим потенциалом». До войны планета претендовала на звание Терры-4. Она и сейчас могла бы претендовать, — изобильная водой, с прекрасным климатом, — но вот потенциала не было, потому что колония кончилась.
Маунг Маунг Кхин, первый пилот, вернулся к созерцанию идама в окне-мониторе. Неожиданно для себя он задумался о погибшей удаче рейса, и было это очень неприятно. Кхин не чувствовал себя готовым к перерождению. Тогда он подумал о еще одной удаче, которой Авалокитешвара в своем невероятном милосердии осенил «Миннесоту», и немного успокоился. К последнему оружию нельзя обращаться попусту, по мелочи, но если перед кораблем и впрямь поднимется смерть, то ей противостанет она. С тем Кхин закрыл глаза и обратился мыслями к «Сутре сердца».
Патрик О’Доннелл, второй пилот, по-прежнему мучился предчувствиями. Бесстрастный сосед окончательно ушел в себя. Маунга Патрик уважал так, как мало кого на свете, даже больше, чем капитана и маму, и если бы первый смилостивился, сказал что-нибудь успокаивающее, так ОДоннелл и сам бы посмеялся над дурной приметой. Но Маунг молчал. Второй помялся в кресле, запустил вне расписания проверку доступной сканерам зоны и принял, наконец, решение: отправился жаловаться капитану.
Джек Лэнгсон, командир приписанного к «Миннесоте» взвода космопехотинцев, шагал по центральному коридору к жилым отсекам.
Капитан корабля, Ано Карреру, писал рапорт. Ему только предстояло услышать от второго пилота дурную новость, поэтому сейчас на сердце у него было легко. Все прошло спокойно, насколько может быть спокойной эвакуация вырезанной рритскими войсками колонии. Карреру остался бы безразличным к гибели всех на свете колоний: он не был плохим, бесчувственным человеком, но его волновало лишь то, что непосредственно принадлежало ему. Судно, экипаж, семья на Земле. Тем, кто попадал в категорию собственности, жилось как за каменной стеной — ради них капитан Карреру готов был расшибиться в прах.
Старший офицер Морески спал.
В медицинском отсеке стояло тихое жужжание: моющий аппарат ездил по полу, разворачивался, тыкался в углы. Сама корабельная медичка вытирала пыль, сквозь баюкающий ровный звук следя за дыханием единственного пациента. Паренек лежал без движения, приоткрыв губы. Глядел в потолок. Стимвит-Х пришлось вводить внутривенно. Подходить к мальчику с иголкой очень не хотелось, но он просто не в состоянии был ничего проглотить. Как будто отключился рефлекс. Ничего особенного. Шок. Он насмотрелся особенного, этот Тери Уивинг. Должно быть, Тери: он не мог выговорить ни слова, не отвечал жестами, и писать, когда ему дали планшет, тоже не стал. Пришлось проверить списки жителей колонии, они же теперь — списки погибших. Уивинг единственный подходил по возрасту. Медичка подошла к раковине, сполоснула тряпку и вымыла руки. Скользнула взглядом по зеркалу, поправила волосы и с неудовольствием подумала, что левый глаз все еще заметно красный. Вспомнила, что еще можно закапать, но ни рецимина, ни ферона-Т в ее аптеке не хранилось. Все необходимое, ничего чудодейственного. Смарт-пылесосик отъехал к себе на место и умолк. Медичка прошла в пустой лазарет, села на одну из коек, затянутую целлофаном. У нее была своя каюта, как у офицеров — сущий ящик рядом с рабочим местом, отгороженный листом пластика, — но туда не хотелось. Тери Уивинг едва слышно дышал через рот. Женщина посмотрела на пальцы его правой, видимой руки: если только скомкал простыню, хотя бы взялся за нее… не было даже тремора. Сквозь полуоткрытую дверь сладко-черешнево темнела гитара. Наклейки на передней деке, крепления под ленту, чтобы играть стоя; ласковый хозяйский взгляд замер на выгибе обечайки. Женщина облизала губы, точно сражаясь с соблазном. Вздрогнула, резко выдохнула. Отвернулась. У нее были маленькие тонкопалые руки, похожие на двух паучков. От входной двери раздалось покашливание. Оно пыталось казаться деликатным, но выходило непохоже. Медичка встрепенулась. — Да? — Айфиджениа? — начали неуверенно. Не потому, что смущались, а потому, что казарменная глотка не приноровлялась сходу к стерильной тишине лазарета. — Джек? В ответ ввалился Лэнгсон. Его появление изменило структуру пространства: медотсек стал очень маленьким и очень тесным. Хозяйке он был по размеру, а гостю жал. Айфиджениа улыбнулась. — Привет, — сказали ей. Медичка машинально скользнула взглядом по келоидным рубцам на лице Джека и в очередной раз нелестно подумала про того, кто это шил. Разгладит теперь, конечно, только хирург. Могли и не уродовать так человека… Щетина у Лэнгсона росла в разные стороны, как дикая трава. И впридачу — тик, подавленный чудовищным усилием воли. Айфиджениа подмечала профессиональным взглядом: левая бровь и скула, и, должно быть, уголок губ, растянутых в постоянной ухмылке. — Я узнать зашел, — продолжал Джек. — Как она, работает? — Голос прозвучал гулко, как из бочки, потому что в этот момент Лэнгсон, скрючившись в три погибели, озирал заднюю стенку диагност-камеры и наполовину влез между ней и стеной. — Вроде, да. — Эти драные разъемы как на две недели делают, суки, — во всеуслышание объявил Джек, что-то с хрустом дергая, — Топчи их конем… черт. Он вылез из щели, сел на корточки и отряхнул руки. Айфиджениа смотрела с укоризной, склонив набок птичью маленькую головку. Слишком большие глаза для такого узкого, кукольного лица. Слишком черные. Очень длинные брови. Тощая. Безгрудая. Некрасивая женщина. — Извини, — спохватился Лэнгсон. — Забылся. Та вздохнула. — Спасибо, Джек. У меня все работает. — Это у меня все работает, — ухмыльнулся Лэнгсон с долей облегчения. — Как увидит, так от страха сразу заработает. Медичка засмеялась. — А с тобой чего случилось? — спросил Джек грубовато, радуясь, что нашел предмет для разговора и можно забыть про оплошку. Она удивленно моргнула. — Ничего. А что? — С глазами у тебя что? — Сосуд лопнул. Лэнгсон так выразительно скосился на неподвижное тело у стены, что Айфиджениа отрицательно замотала головой. Почти испуганно. — Ну ладно, — мрачно сказал Джек. — Привет, в общем. Некрасивая. Словно девочка-подросток, которая начала увядать, не успев вырасти. Не то что Венди, рыжая-как-с-обложки, с ногами, с губами, нахальная стерва… — Ладно, — сказала медичка. — Ты-то как? Мазь есть еще?
В медицинском отсеке стояло тихое жужжание: моющий аппарат ездил по полу, разворачивался, тыкался в углы. Сама корабельная медичка вытирала пыль, сквозь баюкающий ровный звук следя за дыханием единственного пациента. Паренек лежал без движения, приоткрыв губы. Глядел в потолок. Стимвит-Х пришлось вводить внутривенно. Подходить к мальчику с иголкой очень не хотелось, но он просто не в состоянии был ничего проглотить. Как будто отключился рефлекс. Ничего особенного. Шок. Он насмотрелся особенного, этот Тери Уивинг. Должно быть, Тери: он не мог выговорить ни слова, не отвечал жестами, и писать, когда ему дали планшет, тоже не стал. Пришлось проверить списки жителей колонии, они же теперь — списки погибших. Уивинг единственный подходил по возрасту. Медичка подошла к раковине, сполоснула тряпку и вымыла руки. Скользнула взглядом по зеркалу, поправила волосы и с неудовольствием подумала, что левый глаз все еще заметно красный. Вспомнила, что еще можно закапать, но ни рецимина, ни ферона-Т в ее аптеке не хранилось. Все необходимое, ничего чудодейственного. Смарт-пылесосик отъехал к себе на место и умолк. Медичка прошла в пустой лазарет, села на одну из коек, затянутую целлофаном. У нее была своя каюта, как у офицеров — сущий ящик рядом с рабочим местом, отгороженный листом пластика, — но туда не хотелось. Тери Уивинг едва слышно дышал через рот. Женщина посмотрела на пальцы его правой, видимой руки: если только скомкал простыню, хотя бы взялся за нее… не было даже тремора. Сквозь полуоткрытую дверь сладко-черешнево темнела гитара. Наклейки на передней деке, крепления под ленту, чтобы играть стоя; ласковый хозяйский взгляд замер на выгибе обечайки. Женщина облизала губы, точно сражаясь с соблазном. Вздрогнула, резко выдохнула. Отвернулась. У нее были маленькие тонкопалые руки, похожие на двух паучков. От входной двери раздалось покашливание. Оно пыталось казаться деликатным, но выходило непохоже. Медичка встрепенулась. — Да? — Айфиджениа? — начали неуверенно. Не потому, что смущались, а потому, что казарменная глотка не приноровлялась сходу к стерильной тишине лазарета. — Джек? В ответ ввалился Лэнгсон. Его появление изменило структуру пространства: медотсек стал очень маленьким и очень тесным. Хозяйке он был по размеру, а гостю жал. Айфиджениа улыбнулась. — Привет, — сказали ей. Медичка машинально скользнула взглядом по келоидным рубцам на лице Джека и в очередной раз нелестно подумала про того, кто это шил. Разгладит теперь, конечно, только хирург. Могли и не уродовать так человека… Щетина у Лэнгсона росла в разные стороны, как дикая трава. И впридачу — тик, подавленный чудовищным усилием воли. Айфиджениа подмечала профессиональным взглядом: левая бровь и скула, и, должно быть, уголок губ, растянутых в постоянной ухмылке. — Я узнать зашел, — продолжал Джек. — Как она, работает? — Голос прозвучал гулко, как из бочки, потому что в этот момент Лэнгсон, скрючившись в три погибели, озирал заднюю стенку диагност-камеры и наполовину влез между ней и стеной. — Вроде, да. — Эти драные разъемы как на две недели делают, суки, — во всеуслышание объявил Джек, что-то с хрустом дергая, — Топчи их конем… черт. Он вылез из щели, сел на корточки и отряхнул руки. Айфиджениа смотрела с укоризной, склонив набок птичью маленькую головку. Слишком большие глаза для такого узкого, кукольного лица. Слишком черные. Очень длинные брови. Тощая. Безгрудая. Некрасивая женщина. — Извини, — спохватился Лэнгсон. — Забылся. Та вздохнула. — Спасибо, Джек. У меня все работает. — Это у меня все работает, — ухмыльнулся Лэнгсон с долей облегчения. — Как увидит, так от страха сразу заработает. Медичка засмеялась. — А с тобой чего случилось? — спросил Джек грубовато, радуясь, что нашел предмет для разговора и можно забыть про оплошку. Она удивленно моргнула. — Ничего. А что? — С глазами у тебя что? — Сосуд лопнул. Лэнгсон так выразительно скосился на неподвижное тело у стены, что Айфиджениа отрицательно замотала головой. Почти испуганно. — Ну ладно, — мрачно сказал Джек. — Привет, в общем. Некрасивая. Словно девочка-подросток, которая начала увядать, не успев вырасти. Не то что Венди, рыжая-как-с-обложки, с ногами, с губами, нахальная стерва… — Ладно, — сказала медичка. — Ты-то как? Мазь есть еще?
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (143) »