упавшую на глаза прядь светлых волос. — В любом случае, я скоро покину Моравол. Здесь мне хорошо, здесь приятно, но настало время уходить. Сама знаешь, мне нельзя оставаться надолго в одном месте.

— Надеюсь, ты скажешь мне, кто отец? — Валерия пытливо взглянула на сестру. — Или просто ответь: это ведь не один из этих сектантов?

— Нет, — устало ответила Элайна и перевела взгляд на небольшую группу чародеев позади своей сестры. Они оживленно обсуждали, кого же Августин решил назначить главой Канцелярии в этот раз и почему не стал брать никого из уже действующих членов.

Рядом с ними стояла еще одна группа магов, которые выглядели так, словно пришли на собрание не для того, чтобы узнать своего будущего господина, а посостязаться в красоте нарядов с другими чародеями. В ярких и полных лишними деталями костюмах они выглядели довольно глупо в темном подземелье, но еще более глупо смотрелись совсем молодые девицы, которые повисли у них на плечах и весело хохотали над каждым словом. Элайна прищурившись посмотрела на компанию и с большим трудом узнала в одном из магов племянника Августина — Тавискарона. В простонародье его называли просто Тавис.

— Ты не ответила на мой вопрос. — Настойчиво напомнила Валерия. — Кто отец ребенка, Элайна?

— Обычный человек, — неохотно произнесла чародейка, не отводя взгляда от Тавискарона, который по неизвестным причинам несколько месяцев назад выпросил у своего дяди должность в канцелярии. Как раз в тот момент, когда прежнего главу начали преследовать несчастья. — Признаюсь честно, таких у нас даже за людей не считают.

— И что тебя привлекло к нему? — Валерия, едва сдерживала себя, чтобы не вывалить на сестру десяток других вопросов. — Как вы познакомились и почему он сейчас не с тобой?

— Потому, что он никогда не должен узнать, что у него будет ребенок. Никогда, слышишь? — она взяла сестру за руку. — И, если он когда-нибудь появится в Мораволе… ничего не говори ему. Хорошо?

Валерия покачала головой и шепотом, чтобы не услышали другие маги, сменила тему разговора:

— Августин в последнее время что-то замышляет. Он перестал показываться на глаза, постоянно сидит взаперти в своем кабинете и открывает только иногда. Вчера мой человек сказал, что через дверь проходили только двое: Вортигерн и неизвестная женщина в красном. Какая-то новенькая в Мораволе.

— Женщина в красном? — насторожилась Элайна и так же повернулась лицом к широкому помосту. Она, несомненно, знала, что в Мораволе полно людей, которые надевают красное, и особенно любят этот цвет пироманты, но существовал лишь один человек, у которого была явная тяга ко всему огненному и который мог попасть к Августину, когда тот хранил тайны даже от матери своего наследника. — Поверь мне, эта ведьма далеко не новенькая. И даже удивительно, что твои «люди» не доложили о ней раньше.

— Кто такая? Ты ее знаешь?

— Не уверена, — произнесла Элайна и тут же презрительно фыркнула. — фон Рейнор. Только она одна могла попасть к архимагу в такое время.

— Фон кто? — сделав вид, что совершенно не расслышала слов сестры, спросила герцогиня.

— Рейнор. — Гневно выдохнула чародейка и повернулась спиной к помосту. — Мы с ней пересекались несколько раз, и не скажу, что я была рада этим встречам. Ее отец очень влиятельный человек в срединных княжествах, и мне бы даже в голову не пришло, что одна из его дочерей может пойти на добровольную службу к Августину.

— С чего ты решила, что это она? Мало ли в Мораволе чародеек, которые любят ходить в красном? Да любой находящийся в этом зале может за пару мгновений перекрасить свой наряд в любой цвет по своему вкусу!

— И любого из них Августин захочет призвать к себе, днями не выходя из своего кабинета? — Элайна многозначительно улыбнулась, увидев, как изменилось лицо сестры, и покачала головой. — Она — его тайная приближенная, и если он не говорил о ней, то значит, что планировал использовать фон Рейнор и против тебя. В любом случае, можешь быть уверена: герцог ценит ее гораздо больше, чем «еще одну пиромантку».

— Надеюсь ты ошибаешься.

— Мне пора идти, — Элайна снова бросила взгляд на подозрительно веселого Тависа. — Если Августин и вправду приглашал к себе фон Рейнор, то, кажется, я уже знаю, кого он представит нам. Извини, но у меня нет никакого желания видеть ее. — Чародейка прикоснулась к своему животу и добавила. — Не хочу, чтобы будущий Сильвиан слышал хотя бы одно слово из ее ядовитого рта.

— Ты уже дала ему имя? — удивилась Валерия и только хотела спросить, в честь кого сестра назвала своего будущего ребенка, но ее уста не смогли произнести ни звука. Элайна тут же поняла, что сейчас произойдет и как можно быстрее направилась к выходу из подземелья. Спустя мгновение над залом раздался твердый голос архимага.

— Благодарю за то, что в этот раз вы не забыли о своем долге и все же решили исполнить свои обязанности, — неожиданно строго произнес Августин, поднимаясь на помост, и окинул разгневанным взглядом всех остальных.

С лиц оказавшихся в зале людей мгновенно пропало все веселье и каждый вытянулся так, словно кто-то отдал команду «смирно». Даже Валерия, которая по факту не являлась частью канцелярии и спустилась в подземелье только по просьбе сестры — приближенной бывшего хозяина этих стен. Даже она вытянулась по стойке, потому что знала — когда в голосе ее мужа звучала сталь, ни в коем случае нельзя привлекать его внимание и уж тем более нарушать принятые устои.

— Мои не слишком верные подданные, чародеи и чародейки, а также все, кто заслужил свое присутствие здесь будучи абсолютно не способным к магии, — продолжил Августин, когда удостоверился, что абсолютно все стоявшие перед ним люди встретили его, как полагается встречать герцога. Взгляд архимага на мгновение остановился на Валерии, но тут же перескочил на стоявшего неподалеку Тависа.

— Вы наверняка удивились, когда ни один из вас не получил приглашения на место ушедшего на покой магистра Церия, верно служившего моему роду несколько десятков лет, и теряетесь в догадках — почему? — Августин многозначительно замолчал, оперся о широкие лакированные перила и, мгновенно став еще более хмурым, чем обычно, прошипел. — Потому что никто из вас, жалкие рабы своих страстей, не достоин даже жизни; потому что каждый из вас превратил некогда сильную систему в хлипкое подобие власти; потому