грязь на камнях ограды. Теперь, когда Тони ложился у самых ворот, чтоб быть поближе к Динго, он ощущал в себе какой-то новый покой и силу. Ведь сперва, когда стадо только начали выпускать на пастбище, овцы бодали Тони и сталкивали с тропы, назад, к воротам. Но Динго сказал ему:

— Иди рядом со мной.

И теперь Тони пережидал стадо и шёл позади всех со своим другом. Где-то глубоко внутри у Тони всё еще жила тоскливая боль одиночества, однако новые радости переполняли сейчас всё его существо.

Тони любил тёплое, дающее жизнь солнце. В зябкие ночные часы он вспоминал его и тогда почти не чувствовал пробирающего до костей ночного ветра. Тони разделял радость голубей, в косом полёте они летели всё выше и выше, к самому солнцу.

Тёмной ночью запах плесени и гнилой соломы бил в нос, но Тони вспоминал благословенный запах земли. Облизнув шершавым языком губы, он, казалось, вновь ощущал вкус нежных мягких листочков, которыми лакомился в течение дня. Когда Тони спал, ему виделись во сне зелёные холмы и долины, уходящие в бесконечную даль. И верилось, что уж, конечно, голодным ему больше никогда не бывать.

Рос Тони, и росло его сердце. Он начал даже задумываться о других ягнятах и сочувствовать им.

— Почему, — спрашивал он у Динго, — почему они не поднимут голову, не перестанут жевать хоть на минутку, не оглянутся, чтобы увидеть, какой прекрасный вокруг них мир?

— Без царя в голове они, — отвечал всегда Динго. — Даже ночью, в загоне, они ищут друг друга, только чтоб в догонялки поиграть. И через спящих матерей своих прыгают. Видел, что они на пастбищах вытворяют? Собьются в стайку да ускачут в самую чащобу. Им невдомёк, что там темно и опасно. И загнать их обратно, в безопасное место, мне очень трудно. Никто из них ни минутки наедине с собой не побудет. Куда уж им смотреть и слушать!

«Да, смотреть они не умеют, — думал про себя Тони, — лопают прелестные лютики и анемоны, не дают им цвести и украшать поля. И слушать тоже не умеют, мимо ушей пропускают песню жаворонка, даже не замечают, как пугают бедную птицу, когда слишком близко пробегают мимо её гнезда, спрятанного в траве».

Каждое утро Тони выходил вслед за Динго в прекрасный летний мир. Каждый день он изумлялся свежести и новизне этого мира.

— Почему? — спрашивал он Динго.

— То, что красиво, всегда видишь заново, — отвечал тот.

Динго учил Тони слышать звуки, когда вместе они отдыхали в тени громадной скалы или терновника. Если бы Динго частенько не приходилось вытаскивать глупых ягнят из глухих уголков леса и приводить их назад, он бы всё время лежал в тени рядом с Тони. Чуть зашуршит листва, хрустнет ветка, — Динго вскакивал — ушки на макушке, — принюхивался.

Резкий, предупреждающий зов ворона, пронзительный вскрик сойки и вслед за тем леденящая душу тишина, когда внезапно замолкали птицы-ткачи и жаворонок беззвучно парил в вышине, — всё это были знаки для Динго. Тони быстро понял, что опасность всегда близка. Волки, медведи да и другие свирепые хищники притаились в тёмных зарослях и ждут своего часа. Наблюдая за Динго, Тони учился осторожности и мужеству.

Слушать и различать звуки стало очень важно для Тони. Он слышал, как лёгкий ветерок пробегает по пастбищу, раскачивает и пригибает к земле анемоны, а лютики превращает в танцующие звёзды. Он слышал, как шуршит ветер среди огромных валунов, ограждавших пастбище на холме.

Раньше Тони, выходя из ворот кошары, мешкал: он старался держаться позади стада, чтобы не попасть на рога или в давку. Но прошло время, и теперь Тони выходил из ворот последний совсем по другим причинам. Если вечером он отставал от стада, чтобы не слышать однообразного «бэ-э-э-э», его встречала лёгкая, как вечерняя тень, песнь жаворонка. В сумерках на верхушке тисового дерева или на верхних ветках боярышника пели зяблики.

Но более иных звуков радовал сердце Тони звон ручейка, бегущего через пастбище. Вечерами Тони склонял пятнистую голову совсем низко, к самому своему крапчатому боку.

Он слышал нежную песнь воды, перекатывающей через гладкую гальку. Когда мечты и сон сливались воедино, Тони слышал, как вода шепчет что-то зелёному травяному берегу, а ручей бежал всё дальше и дальше к реке, и дальше к синему морю.

— Бэ-э-э-э! Хоть бы они замолчали! — сказал Тони однажды Динго, когда они вдвоём отдыхали в тени. — Всё блеют и блеют — не дают слушать музыку земли.

— Нет, Тони, сейчас ты не прав, — возражал ему Динго, — матери должны сзывать своих детей, и те должны отвечать им. Ягнята должны отвечать, и когда пастух зовёт, и бежать за ним вприпрыжку, а не то он ужасно рассердится. Если б они не блеяли и не бежали на зов, я бы просто не мог держать их всех вместе, в куче. И тогда они заблудились бы, потерялись. Был один случай, ещё до того, как ты родился: двое ягнят слишком далеко забрели в заросли. Едва пастух заслышал, как вопят их мамочки, он тут же послал меня на поиски. Но я нашёл только две окровавленные, изодранные шкурки. Пастух вымыл их в ручье и сшил себе пару перчаток. Пусть уж лучше блеют да вертятся перед глазами.

Большой баран, что был вожаком отары, высоко держал голову, вскидывал острые рога и вышагивал впереди стада. Его копыта ступали так тяжело, что, казалось, земля вздрагивает. Все ягнята просто души в нём не чаяли.

Но для Тони героем был Динго. Чем больше рос Тони, тем сильнее он привязывался к Динго. Тони подражал Динго так же, как другие овцы пытались подражать своему вожаку. Динго был предан пастуху и слушался его команд, — неважно, мягко или грубо звучал его голос. Динго всегда был храбр, на пастбище ли, в кошаре. Днём ни один хищник, что притаился в тёмных зарослях, не уходил незамеченным. А ночью, едва заслышав издалека голодный вой или почуяв крадущуюся к кошаре чужую тень, Динго тут же бросался к воротам.

Важный, самодовольный вожак стада с толстой неповоротливой шеей значил для Динго не больше, чем самый маленький ягнёнок. Динго хватал его за ноги, заставляя двигаться, идти вперёд, стоило пастуху подать сигнал своей ярлыгой.

Шло время. Постепенно Тони становился всё больше похож на собаку. Чуть что, он, навострив уши, принюхивался.

Его голос звучал теперь то тревожно-вопросительно, то повелительно и был более похож на голос Динго, чем на бэ-э-э-э ягнят или блеянье взрослых овец. Ростом Тони не вышел и до сих пор не перерос Динго. Он оставался самым маленьким ягнёнком во всей отаре. Но оброс длинной, лохматой, крапчатой шерстью. Так что, глядя на Тони и Динго издалека или видя, как