ограничиваясь лишь следующим: на том пальце находился перстень с ядом, предназначенным для эрцгерцога Франца Фердинанда.

Как показала история, жертва Адриана Лупу оказалась victima cassa^[5]. Но разве он мог знать об этом?

История Билла Шэя, фантастическая и вечная

Билл Шэй служил в одном из лондонских театров. Было это в то время, когда в театрах еще не было никакой машинерии. Работа Билла была незатейлива: он открывал и закрывал занавес.

В начале спектакля он, волоча за собой бархатное полотнище, громко объявлял: «Представление начинается! Тихо! Всем тихо! Представление начинается!» Когда заканчивалось очередное действие, он, закрывая занавес, не менее громко объявлял: «Антракт! Антракт!» А в конце спектакля: «Представление закончилось. Конец. Приходите завтра».

Время шло, и в какой-то момент в театрах появилась машинерия. И в том театре, где служил Билл Шэй, купили механическое устройство, приводящее в движение занавес. И Билл остался без работы. Однако первый же спектакль с новым устройством провалился. Публика освистала артистов, забросала гнилыми яблоками новенький, специально изготовленный по этому случаю занавес. То же самое случилось и в следующий театральный вечер, и в последующий. Владелец театра недоумевал: почему, отчего? Ведь на сцене те же артисты, они точно так же кувыркаются, произносят реплики, понарошку любят и убивают друг друга, а результат — каждодневная чистка занавеса.

Наверняка его недоумение так бы и не разрешилось, если бы однажды механизм не заклинило и снова не пришлось призывать на помощь Билла Шэя. И в самом начале представления, когда Билл вышел раскрывать занавес, гул смолк и послышались одобрительные реплики:

— Смотри-ка, старина Билл.

— Как он идет, красавец!

— Постарел, кажется, бедняга.

— Да что ты! Молодцом-огурцом!

— Тихо! Всем тихо! Представление начинается!

И тот самый спектакль, который еще вчера публика освистывала, сегодня закончился аплодисментами. И Билл Шэй снова стал, как и в прежние времена, вручную задвигать и раздвигать занавес.

Вскоре в Англии, да и во всем мире, уже не осталось ни единого театра, в котором занавес закрывался бы по старинке. И многие специально стремились в театр Билла Шэя, чтобы посмотреть именно на него, на Билла Шэя, услышать, как он шуршит занавесом и произносит: «Антракт, антракт!»

— Смотри-ка, как грустен старина Билл, переживает за героев.

— Да нет же, он переживает из-за внучки. Ведь он так хотел внука.

— А мне говорили, что этот спектакль он недолюбливает. Вот у него и такая морда кислая.

— Антракт! Антракт!

Если раньше Билл Шэй помнил все пьесы наизусть, то с годами память стала его подводить. Ведь память что камень на ветру — со временем щербинится. И старина Билл помнил уже лишь реплики, после которых должен был закрывать занавес.

Однажды Билл Шэй едва не прозевал свой выход. Оказывается, он забыл начало реплики и опомнился только лишь в самый последний момент. Опрометью он выскочил на сцену и дернул занавес, чем весьма не к месту повеселил публику.

И в тот же вечер Билл Шэй решил записать все реплики, которые ему следовало помнить вечно. Сколько спектаклей прикрывал он занавесом в течение своей жизни! Бессчетное количество! И в каждом — несколько ключевых для него, Билла Шэя, фраз.

Всю ночь скрипело перо по бумаге, до самого рассвета писал Билл Шэй. А на следующий день он не пришел в театр. Его нашли мертвым у себя дома возле стола. На столе — пачка исписанных листов, обглоданное перо и пустая чернильница.

Так закончилась vita terrena^[6] Билла Шея. Йозеф Крааль подкинул те самые листы одному известному драматургу. И так началась vita aeterna^[7] Билла Шея. Ведь вышедшая из-под пера драматурга пьеса до сих пор пользуется большим спросом в театральных кругах.

История Вилхема Бониха, фантастическая и назидательная

Йозеф Крааль в своем рассказе о редких видах коллекционирования упоминает одного замечательного злоумышленника по имени Вилхем Боних.

Профессиональный вор, Вилхем Боних специализировался на хищениях живописных произведений. Однако он не вырезал из рам полотна известных мастеров, не выносил картины из музеев или частных коллекций. Не организовывал ограбления художественных галерей. Вилхем Боних выполнял заказы коллекционеров, занимавшихся «высоким» коллекционированием. Он крал образы с полотен великих мастеров. А взамен (если условия сделки были таковы) оставлял на полотнах другие образы, едва отличавшиеся от подлинных.

Скажем, с картины Питера Брейгеля «Охотники на снегу» (написана в 1565, хранится ныне в Музее истории искусств, Вена) Вилхем Боних украл одну из собак в левом нижнем углу, заменив ее примерно на такую же, но не такую. Другой пример — сережка на картине Вермеера «Девушка с жемчужной серёжкой» (написана в 1665, хранится в Маурицхёйсе, Гаага). Сережка, которую ныне наблюдают почитатели творчества Вермеера, совсем не та, которую нарисовал знаменитый голландец. «Сдача Бреды» Диего Веласкеса лишилась в результате воровства нескольких испанских пик.

Существовали и более дерзкие преступления — изображение иного человека в дверном проеме на картине того же Веласкеса «Менины». Йозеф Крааль утверждает, что оригинальный образ Вилхему Бониху заказала одна испанская особа. Испытывая крайнюю степень ревности к своему мужу, она не могла выносить якобы похожий на супруга образ мужчины, подглядывающий за фрейлинами.

Йозеф Крааль не называет тех таинственных коллекционеров, однако уверяет, что существуют весьма престижные тайные коллекции украденных образов. Среди посвященных бытует мнение, что обладание неким образом, или фрагментом (на первый взгляд несущественным для живописного полотна), является более ценным с точки зрения коллекционирования, чем обладание всей картиной. Потому что смысл произведения искусства без данного образа меняется, а украденный фрагмент порой является clavis intelligentiae^[8] всего живописного полотна.

Финал жизни Вилхема Бониха столь же замечателен, как и его ремесло. Однажды ему заказали локон Лукреции Борджиа, которую Бартоломео Венето представил на портрете богиней Весны. Вилхем Боних удачно лишил даму на полотне одного локона, но по дороге к заказчику неожиданно умер. Медик лейб-гвардии гродненского гусарского полка Кшиштоф Ньемпойски констатировал смерть от отравления.

Йозеф Крааль недвусмысленно намекает на то, что у Вилхема Бониха были последователи. Безусловно, подобную кражу было легче осуществлять в прошлые века, когда мир не знал репродукций и тиражирования. Так что во времена нынешние