Когда заканчивается пицца и пиво мы, немного пьяненькие, занимаемся сексом. Не потому что нам это необходимо и без этого мы даже можем умереть. Нет. Сейчас мне хочется обычного секса, просто ради удовольствия, а не выживания. Напряжение последних дней отпускает и сейчас нужно расслабиться. Скоро Рождество, я хочу хотя бы несколько недель пожить спокойно, без волнений и раздумий. Просто реально побыть омегой рядом с альфой.
В этот раз без узлов. Мы долго, почти целую вечность тискаемся в полутемной комнате, урчим друг для друга. Матиас прикусывает кожу у шеи — он все хочет поставить мне метку не только запахом, но и на шее. Потом я медленно, рукой помогаю ему войти в меня, двигаюсь медленно. Эти тягучие движение, странные ощущения сводят с ума. Засыпаем голые и вместе.
***
Утром оставляю его одного. Говорю Сатане следить за спящим альфой, а сам еду в сторону пригорода, к особняку Чейза, по дороге перечитывая сообщение от него. Из дома навстречу мне тут же выходит секретарь и просит зайти к Питеру Чейзу в кабинет.
Этот альфа ждет меня. Несмотря на раннее утро, он уже давно привел себя в порядок и теперь допивает кофе из маленькой белой чашечки.
— Я могу тебя поздравить, Ханни? — спрашивает он, стоит мне лишь закрыть дверь в его кабинет. Здесь все еще задернуты тяжелые шторы, поэтому темно. — Ланг остался на свободе, да? Благодаря тебе?
Все знал, конечно же.
— Верно.
— И как ты мог с ним спутаться? — он не кричит на меня и не высказывает никакой агрессии, он спокойно сидит в своем кресле и попивает кофе. Я даже не боюсь его запаха, потому что в таком состоянии альфа не причинит вреда омеге. — Ты думаешь, из-за меня был суд?
— Не думаю. Я знаю это, мистер Чейз.
Стою перед ним как провинившийся школьник в кабинете директора. Дверь тихонько открывается, и в эту щель проскальзывает моя мать. Конечно, ну как же нам без нее обойтись?! Раздраженно шиплю, но она и не думает уходить.
— Я давно знал, но не вмешивался. Я понимаю, как тебе было тяжело, и в какой ситуации ты оказался я тоже знаю. Я, правда, рад, что ты нашел нужные лекарства и сейчас все хорошо, Хании. Но не думал, что ты останешься с этим парнем. Ты забыл, что он сделал или есть еще что-то? Я бы мог попытаться помочь, если ты в беде.
— Мне не нужна помощь, — зачем все это он говорит при моей матери? — я с ним, потому что мне так хочется. Просто так. И я понимаю, почему вы хотели его посадить…
— Я повторяю: я ничего не сделал. — Повышает голос Чейз. — Как бы ты не старался это не замечать, Ханни, но он убил моего сына. Я отец, Ханни. И ты тоже… ты мне как сын. Ты тоже мог умереть. И что он отдал за все это? Несколько лет просидел и все? Это справедливо? — он тяжело вздыхает. — Но я не вмешивался, я знал, что он вышел раньше, но ничего не сделал ему, Ханни. Мы оба взрослые люди, и понимаем, что нет чего-то полностью черного и полностью белого.
— Но…
— Но я знал, что он нарушил условия. Мне нужно было промолчать? Ты бы на моем месте промолчал?
Чейз поднимается со своего места обходит стол по кругу. Он такой большой. Раньше я не замечал, что он такой большой. Но раньше я прятался за этой спиной, а не стоял напротив него.
— Я бы не промолчал — Отвечаю я честно. — Но я на своем месте. Мы уже выиграли.
— Да. — Альфа останавливается напротив меня. — Меня трясет, Ханни, посмотри, — он поднимает руку, — я ненавижу его. За моего сына. И ты, — он кладет ладонь мне на плечо, легко сжимает, — я тебя люблю как сына, волнуюсь за тебя, и сейчас я просто не понимаю тебя. И скажи мне честно, Ханни, еще раз, — он заглядывает в мои глаза, — у тебя, именно у тебя, все в порядке.
Я киваю.
Он до боли сжимает мое плечо. Так, что я морщусь. Смотрит злыми, почти безумными глазами на меня. Очень близко. Вижу только лицо альфы. И чувствую его запах. Такой страшный. Если бы у моего отца мог быть запах, он бы был таким.
Альфа резко поднимает руку, и я всем телом дергаюсь в сторону, стараясь спастись от удара.
Мама, помоги, пожалуйста.
Но удара нет. Мистер Чейз лишь хотел и вторую руку положить мне на плечо, но сейчас замер растерянно, не зная, как понимать мой испуг.
Он как будто хотел меня обнять.
Но убирает свою руку и отступает на шаг назад.
— Я тебя понял. — Тихо, но твердо говорит он. — Хочу тебя попросить: не попадайся некоторое время мне на глаза. — Он отворачивается. — Не хочу тебя видеть. Иди.
И я разворачиваюсь и иду.
По коридору, вниз и через холл.
На втором этаже слышится скрип двери, и я останавливаюсь посреди просторного холла, ожидая, что вот сейчас появится моя мать. Ведь она все слышала. А мы даже не поговорили. Она ни слова мне не сказала.
Вниз по лестнице сбегает Мэтт. Он в своей пижаме лемура, которого Мэтт принимает за енота. Длинный полосатый хвост тащится за мальчишкой следом. Мэтт налетает на меня и обнимает за колени.
— Ты уже что ли уходишь? — спрашивает он. — Я тебя только что унюхал!
— Я приду на Рождество. — Обещаю ему. Присаживаюсь на корточки, поправляю его капюшон со смешной мордочкой. — Сейчас мне нужно идти. Обнимешь меня?
Мэтт раскрывает объятия и обхватывает меня своими руками. Прижимаю его маленькое тельце к себе. Пусть понюхает, ему еще до самого Рождества ждать следующей встречи.
— У меня к тебе важное задание, — говорю Мэтту на ушко, — Тебе нужно присмотреть за дедушкой, хорошо. Будешь его так же обнимать, как меня?
Мэтт охотно кивает.
— Пока, мелкий, — на последок тискаю его за щеки и целую в лоб, отчего он показательно морщится, а потом оставляю мальчишку под присмотром няньки и выхожу из этого дома. До Рождества.