Минная гавань

МИННАЯ ГАВАНЬ Повесть

1

Море открылось сразу же, как только поезд миновал сосновую рощу, подступавшую к самому берегу. Водная ширь показалась Захару Ледорубову какой-то гофрированной, похожей на оцинкованную стиральную доску, которая слегка пошевеливалась. Ему уже мерещились и шум прибоя, и крикливая перебранка чаек. Захар никогда еще так отчетливо и властно не чувствовал в себе зов моря. Он вглядывался в распахнувшуюся перед ним даль и жадно, до одури, курил.

«Как мальчишка! Четвертый десяток разменял, а с собой совладать не можешь…» — упрекал он себя.

И все-таки Захар был рад, что не очерствел. Как бы судьба ни испытывала, ни встряхивала его, он оставался прежним Захаром Ледорубовым, каким его, быть может, помнили здесь, хотя и вряд ли ждали…

Восемь лет назад он уезжал отсюда, полный всевозможных идей, заманчивых планов, честолюбивых надежд. И вот теперь возвращался на родной берег, точно усталый, исстрадавшийся мореход, потерпевший в дальних морях жестокое кораблекрушение.

«С прошлым все покончено, по крайней мере, не стоит думать о нем…» — убеждал себя Захар, стараясь быть до конца последовательным в том решении, которое принял месяц назад.

Он служил военным представителем на одном из ленинградских заводов. Получилось так, что в своей работе Ледорубов допустил халатность, которая привела к чрезвычайному происшествию. Его строго наказали. Только никто и не думал отстранять Ледорубова, опытного специалиста, к тому же недавно защитившего кандидатскую диссертацию, от занимаемой должности. Но сам он решил иначе: стал просить, чтобы его вернули на флот, потому что считал себя уже не вправе оставаться на прежней работе. Тогда в управлении кадров предложили ему прежнюю должность — помощника командира корабля. И он согласился. Свою службу на флоте Захар начинал как бы заново, несмотря на то что на его погонах было уже не две звездочки, как прежде, а четыре.

Память уносила его в прошлое. Захар видел себя молодым, влюбленным в море, и несколько самонадеянным лейтенантом, получившим назначение на тральщик. Когда он вместе со своим дружком и однокашником по училищу Семеном Пугачевым подъезжал к этому небольшому, продуваемому всеми ветрами городку, стояла такая же промозглая, слякотная погода, какая по осени обычно здесь бывает. Захар точно так же пристально глядел в окно и мечтал, воображая такое, о чем сейчас не мог вспомнить без грустной улыбки. Мнил он себя чуть ли не адмиралом. И основания для такой самоуверенности, как он тогда полагал, у него имелись. Во всяком случае, везло ему куда больше, чем Семену. Училище Захар окончил с отличием. Быстрее своего дружка сдал все зачеты на самостоятельное управление боевой частью, а через полтора года его первым среди молодых офицеров назначили помощником командира тральщика. И служить бы тогда на корабле — лучшего, кажется, и желать было нельзя. Но только не устоял он перед соблазном иной перспективы…

Позже Захар нередко задавал себе вопрос: правильно ли поступил, что по собственной воле расстался с морем? Ведь именно на корабле, как он помнил, ему во всем сопутствовала удача. И это вполне объяснялось тем, что он занимался любимым делом, которому еще в ранней юности поклялся посвятить всю свою жизнь. Правда, в те годы появилась у него склонность к рационализаторской работе. Хотелось не только до мелочей, до винтиков познать корабельную технику, но и как-то усовершенствовать ее, сделать более надежной. Захара убедили поехать на курсы: надеялись, что со временем из него получится неплохой инженер-конструктор, творец новой техники. А потом была служба в техническом управлении флота, интересная и ответственная работа в промышленности. Только долго еще море снилось по ночам, не отпуская его от себя…

«Нет, об этом лучше не думать, — опять решил Захар и потер рукой лоб, как бы отгоняя от себя навязчивые, тяготившие его мысли, — ничего уже нельзя поправить, изменить. Можно лишь постараться не повторять прежних ошибок».

Сердце Захара защемило, как только вспомнил об Ирине. Восемь лет назад он расстался с ней на том самом перроне, к которому сейчас подходил поезд. Как могло случиться, что он не вернулся за ней, что помешало, Захар и сам, казалось, толком не сознавал. Поначалу на новом месте завалили работой, все свободное время писал диссертацию, а потом… потом вскружила голову другая женщина, которой, как он тогда полагал, не было равных… Захар добился, чтобы она стала его женой. Он и рад был бы создать хорошую, крепкую семью, но семейного счастья у них не получилось…

Ирина, так и не дождавшись его, вышла замуж за Семена Пугачева. Едва ли тогда Захар жалел об этом. А сейчас ему казалось, что никто не любил его больше, чем эта стройная, худенькая девушка с большой темно-русой косой, уложенной на голове наподобие чалмы. Именно такой она запомнилась…

Завизжали тормоза, и поезд, гулко лязгнув напоследок буферами, остановился. Ледорубов шагнул на перрон с таким ощущением, что его непременно должна встречать Ирина. Он даже удивился своей наивности, тому, что способен еще по-ребячески простодушно мечтать. В лицо ему, как бы остужая разгоряченные мысли, дохнуло влагой. Все небо забрано тучами, похожими на серую изоляционную вату, из которой не переставая сочился мелкий дождь.

Перекидывая с руки на руку тяжелый, объемистый чемодан, Ледорубов неторопливо зашагал в бригаду траления, с интересом посматривая по сторонам. Неширокая, вымощенная булыжником улочка, извиваясь меж старых, потемневших от времени каменных домов, брала сначала в гору, а потом увиливала под уклон, выводя к невысокому забору, ограждавшему территорию береговой базы его родной бригады. Пахло терпким сланцевым дымком топившихся кое-где печей и мягкой, кисловатой плесенью отсыревших стен. Листопад только начинался. Коренастые, шершавые липы с вылощенными от влаги желтовато-бурыми кронами выглядели отяжелевшими и сгорбившимися, напоминая усталых, много повидавших на своем веку старух. И Захар опять поймал себя на мальчишеском желании поздороваться с этими старыми знакомыми за руку… К нему возвращались давно забытая лейтенантская бесшабашность и хорошее настроение.

На контрольно-пропускном пункте щеголеватый, с курчавыми бакенбардами и горбатым кавказским носом старшина второй статьи придирчиво изучал ледорубовские документы. «Да брось ты мудрить, моряк, — хотелось