журналиста. А тогда, не помнишь, в 2021 году, кажется, им дали рулить уже котельными и светофорами? – глаза Дэвида, казалось, сверкали в темноте даже без линз. – Городское управление не работало без слабого ИИ, который делал всю работу, не требуя взамен ничего, кроме разве что электричества. На какое-то время все забыли о пророческих способностях нейросетей. Но в 2024 году, когда вычислительные мощности тогдашних ещё суперкомпьютеров достигли нескольких эксафлопс, в светлые головы пришла идея соединить всё это с нейросетью, которая может предсказывать события.

– Мне тогда только полтора годика было, – ответила Анна.

Глядя на Дэвида, она компульсивными движениями крутила в руках уже пустую коктейльную банку – девушка была слишком молода и почти ничего не слышала о начале века со слов очевидца.

– Результаты были потрясающими! – Руки Дэвида от возбуждения поднялись и опустились, как волна. – Энн, я говорил, что лично видел Игоря Ставровича? Это он тогда, как любит говорить Альберт, испачкал руки, кушая дерьмо без ложки.

Несмотря на то, что Альберт сидел, повернувшись к ним спиной, отчётливо было слышно, как он хихикает.

– Google, IBM и Microsoft отвалили кучу денег, – продолжил Дэвид свою мысль, – правда, позже они заработали в десятки раз больше. А я не говорил, что вживую видел и "Вусиендо" [1]? Дело было в пригороде Шэньчжэня. Суперкомпьютер занимал трехэтажное здание технопарка – представляешь, две с половиной тысячи квадратных метров – лабиринт трёхметровых чёрных шкафов, гудящих цифровым ульем, которые обвиты синими и красными жилами проводов. От мигания светодиодов минут через десять рябило в глазах как от стробоскопов. Постиндустриальный стоунхэндж. По коридорам между шкафами туда-сюда бегали инженеры в зимних куртках с планшетами и инструментами, потому что там стоял ужасный холод, а мониторить работу суперкомпьютера нужно было круглосуточно. Нам, то есть журналистам пула международных информагентств, устроили четырёхчасовую экскурсию. Ставрович рассказывал про возможности этой махины, про её питание, про работу специалистов в технопарке.

– При включении новорожденной нейросети скормили огромное количество художественных фильмов. Пятьдесят миллионов киноплёнок она посмотрела за три целых и семь десятых секунды. После этого, увидев один единственный кадр нового фильма, она предложила несколько возможных продолжений, в том числе вариант, точный на 44 процента. Тогда это казалось фантастикой. Самое чуднОе во всём этом было то, что с каждым разом у алгоритма получалось рассказать продолжение фильма лучше и ближе к оригиналу, погрешность стремительно снижалась, так как нейросеть училась на своих ошибках. Это был триумф частных корпораций, – немного повышая голос, отметил Дэвид, положив собранный кубик Рубика на стол. – И кто-то решил, что такой мощи не дело тухнуть в лаборатории и смотреть кино.

Пауза в его словах продлилась секунду-другую – чуть дольше, чем обычно.

– Кажется, это было через месяц или два после презентации нейронной сети на “Вусиендо”. Средства массовой информации тогда писали что-то о “благе всего человечества”, – Дэвид сделал жест пальцами, выделяя это словосочетание. – Поэтому было объявлено о заключении крупнейшего контракта между корпорациями, разработавшими суперкомпьютер, и властями США. “Вусиендо” разобрали и, частично изменив начинку и протоколы безопасности, перенесли из Китая в военный технопарк возле города Борроу на Аляске. Знаешь, почему именно туда? – улыбнувшись вновь, спросил он Анну.

Её голова чуть дёрнулась, девушка быстро заморгала, так как вопрос, кажется, застал её врасплох. Она отрицательно хмыкнула.

– Потому что там холодно, как в жопе у снеговика! – выкрикнул Альберт со своего места.

Поддержав смех соседа улыбкой, Дэвид продолжил рассказ.

– На сам объект с суперкомпьютером, который стал называться “Пайфиас уордс” [2], журналистов, конечно, уже не пускали. Но, так как я вёл эту тему, то помню бахвальство военных специалистов, которые рассказывали с телеэкранов о принципиально новом суперкомпьютере и законах диалектики Гегеля…

Дэвид вновь взял кубик Рубика со стола. Грани кубика двигались с раздражающим щёлкающим звуком. В это время Альберт, не отрывая взгляда от мониторов, протянул руку к полке с таблетками, на ощупь выбрал одну из баночек, открыл её, заглотил пилюлю и также не глядя поставил обратно.

Внезапно за окном сверкнула яркая вспышка, за ней вторая, третья… Треск пополам с гулом. Комната наполнилась, как дымом, ярким светом.

Анна вздрогнула всем телом и зажмурилась. Дэвид вскочил с кресла и приблизился к ней. Девушка сползла на колени, закрыв уши руками. В свете ярких вспышек было видно её мокрое от слёз лицо. Дэвид неловко обнял Анну, почувствовав, как её бьёт крупная дрожь. Гул перешёл в ритмичный грохот, от которого задрожали стены и мебель, – увертюра механического пианино из лязгающей стали.

В растерянности Дэвид повернулся к Альберту. Тот продолжил сидеть в своём кресле вполоборота, замерев, глядя на происходящее. Его старомодные коррекционные очки сползли на нос и ловили отблески, проникающие в комнату через окно.

Грохот и искры пропали так же внезапно, как и налетели, спустя долгих четырнадцать секунд.

Дэвид продолжил держать дрожащую Анну в объятиях. Прошла минута или две, и Альберт громким шёпотом спросил:

– Чего это с ней?

Ни Дэвид, ни сама Анна не ответили, и вопрос немо утонул в атмосфере комнаты. В растерянности Дэвид начал гладить девушку по ярко-синим коротким волосам. Это продолжалось до тех пор, пока она, кажется, не начала отходить от приступа. Серые глаза её несколько раз несильно вспыхнули, подстраиваясь после нескольких минут полной темноты к слабому свечению мониторов.

Слёзы высохли, и мужчины не смогли бы даже сказать, что у неё недавно была истерика.

– Простите. Уже всё нормально, – Анна произнесла это чуть срывающимся голосом. – Мне просто вспомнилось кое-что. Но я не хочу говорить об этом.

Её выдавал тремор. Анна решила, что мужчины видят охватившее её бессилие – казалось, она исчерпала всю свою энергию и даже не сможет до конца сжать кулак. Девушка беспокойно заёрзала в объятиях Дэвида, словно только сейчас почувствовала его руки. Мужчины же видели её лицо, лишённое выражения беспокойства – та же восковая маска усталости и заторможенности.

– Хорошо-хорошо, мы же тебя не заставляем, – как будто извиняясь