спасибо Адаму…
Но сейчас почему-то очень хочется увидеться с Лёшей и спросить его: хоть когда-нибудь он сможет найти время и желание вставить меня в забитый график тогда, когда это нужно мне?
Я не просила его приезжать. Я не просила решать мои проблемы. Я не просила ничего сверхъестественного. Я в состоянии додуматься и записаться к другому специалисту в случае неудачи. Я прошу просто выслушать меня. Поддержать морально. Сказать мне что-нибудь приободряющее, а не раздраженно отмахиваться: я занят сейчас, не до тебя, не кипишуй. Вон бабки возьми и разгребайся. Все оплачу. А я на совещании. Не забудь, что в субботу ты ко мне едешь…
Впервые мне захотелось отменить нашу выходную встречу. Впервые нет желания его видеть. И неважно, что ничего критичного не произошло. Я хочу чувствовать от него поддержу и хотя бы мизерное моральное присутствие! А у нас на самом деле как-то все повелось… да я и сама это поддерживала, мне было проще, потому что я научилась ценить своё время и свободу. Слова мамы сейчас режут по живому особенно болезненно: что это за отношения такие и встречи по субботам? Его вообще нет в твоей жизни.
И правда, нет. За приём в клинике я в состоянии заплатить сама. И за путевку с Анюткой на море – тоже. Сколько раз он отмахивался от меня, когда ему было неудобно? Не счесть. И почему я раньше ничего этого не замечала? Он говорил про семью? Семья это опора и поддержка. Я с Лёшей не из-за денег. А теперь получается, что между нами, кроме постели и «я все оплачу», мало что есть. И это бьет с размаху. Но хуже всего, что меня все устраивало и я сама топила за такие отношения. Именно потому, что морально привязываться и опираться на кого-то мне не хотелось. А теперь, когда все же привязалась, тяжело осознавать, что спустя полгода мы с Лёшей все также стоим у подножья, продолжать надо, начиная все с нуля, а опора так и не появилась. И скорее всего оттого, что я изначально взяла не тот вектор. Снова не тот…
– Спасибо, что приехал, – искренне благодарю Адама. В какой-то момент эмоции укрыли, а сейчас я немного отошла. – Тебе необязательно было срываться.
– А тебе необязательно было самой это решать. Буду благодарен, если в следующий раз поделишься планами, связанными с Аней. А что за ухудшение было несколько месяцев назад?
Адам вызвал нам такси, и пока дочь катается с горки на детской площадке в ближайшем дворе через дорогу, мы с мужчиной спокойно разговариваем. Я ему рассказываю. Кратко. А он заявляет, что хочет подробностей. Знаю, что на это отвечу. Я ещё несколько дней назад собрала бережно хранимые документы и сняла с них копии. Для Адама. Пусть у него тоже будут на руках. Пусть, если хочет быть в курсе всего. Там все Анины осмотры, назначения, курсы, сведения об операционных вмешательствах.
– Такси наше, – его взгляд ловит чёрный седан. – Поехали.
– Ты с нами? То есть… – быстро исправляюсь, потому как в темных глазах блеснуло пламенное недовольство. – Я думала, ты на машине.
– Нет, я вылетел поскорее. На машине однозначно бы встрял. Провожу вас до дома, ты ж не против?
– Нет конечно. Пойду Аню звать…
Но «до дома» дело не ограничилось. Когда Адам помогал отстегнуть Анюту, он спросил ее, чем она будет заниматься, внимательно выслушав ответ.
– Мы с мамой будем рогалики делать! Знаешь, какие вкусные!
Он так печально посмотрел на дочь… сложно прочитать его взгляд и уловить весь спектр эмоций. Но горечь читается особенно ярко.
– Хочешь составить нам компанию? – слова сорвались с губ прежде, чем я взвесила все за и против. А я ведь не хотела, чтобы он с Аней общался. Но когда я вижу ее искреннюю радость от того, что Адам уделяет ей внимание, разговаривает с ней, интересуется ее делами… Мое прежнее намерение меркнет и растворяется.
– Хочу, – и тут же трясёт головой, – только я и тесто – вещи несовместимые.
– Да хорош тебе! Я может и профан всего, что касается детей, но отзывы-то в состоянии почитать! – возмущается и плавно выворачивает руль. Я улыбаюсь. После того вечера, когда он остался у нас готовить рогалики с сахаром и корицей, мы словно шагнули на новую ступень общения. Обоюдная насторожённость отошла на второй план, резкость сама собой выветрилась из общения. Мы будто сплотились. Когда Адам увидел стопку размноженных документов и понял, что я отдаю их ему вместе с копией свидетельства о рождении Анюты, он некоторое время просто молчал, весь бледный листая черно-белые страницы. Никогда я не видела такого выражения лица у него раньше. Я уловила в темных глазах невысказанный вопрос, когда мужчина посмотрел на меня. Но Адам не решался его задать. Поэтому я спокойно и без эмоций заметила: – Да, все было очень серьезно. Разновидности этого заболевания бывают разные. У Ани порок был несовместимый с жизнью. Если бы операцию не провели сразу после рождения… – выговорить страшные слова я не смогла. Лишь сомкнула ладони, – врачи давали неутешительные прогнозы. Но шанс был. Мы счастливчики. Мы не отказались от него. Второй шанс выпадает не каждому. Адам молчит. Вообще Адам молчит редко. И чаще всего это зловещее молчание. А здесь… нечто иное. Скорбь, неверие, осознание, принятие… да, очень сложно это принять. Очень сложно. – Ты хотел знать, поэтому я… – Спасибо тебе, – опускает взгляд на копии, ему необходимо все это ещё раз переварить. Даже не хочу знать, что творится сейчас у него в душе. Я все это уже пережила. В многократно усиленном режиме… больше проходить через весь этот ужас не рискну. Пусть Адам сам справляется со своими чёрными топящими эмоциями. В этом я ему не помощник. Тяжелые болезни – это очень страшно, ужасное горе. Когда болеют дети – ещё страшнее. – Я оставлю тебя ненадолго, – хочу ещё добавить «приходи как оклемаешься», но чувствую что это будет слишком, он и так сидит никакущий. – Буду благодарен, – охрипший голос заставляет сердце сжаться. – Юля! – окликает уже в дверях. – Ты когда рожала, уже знала, что так будет? – Да. Обычно врачи советуют прерывать беременность при таком раскладе, но в моем случае все стало известно слишком поздно. Но даже… если бы узнала вовремя, то я бы, скорее всего, не решилась на аборт… – А мы скоро приедем?! – Анюта улыбается все утро. Когда услышала, что Адам позвал нас в детское кафе, запрыгала от радости. – Приедем скоро, – строго замечает Адам. – Но нам в любом случае ещё на заправку заезжать. Перед вами не успел, сорян. Мужчина ловит мой строгий взгляд и отвечает извиняющимся тоном: – Я и так фильтрую, Юль. Лёгкий смешок вырывается из его груди, когда я закатываю глаза. Фильтрует он, ага, как же. На автомате проверяю телефон. Лёша не звонил, не писал. В тот
Глава 16
– Да хорош тебе! Я может и профан всего, что касается детей, но отзывы-то в состоянии почитать! – возмущается и плавно выворачивает руль. Я улыбаюсь. После того вечера, когда он остался у нас готовить рогалики с сахаром и корицей, мы словно шагнули на новую ступень общения. Обоюдная насторожённость отошла на второй план, резкость сама собой выветрилась из общения. Мы будто сплотились. Когда Адам увидел стопку размноженных документов и понял, что я отдаю их ему вместе с копией свидетельства о рождении Анюты, он некоторое время просто молчал, весь бледный листая черно-белые страницы. Никогда я не видела такого выражения лица у него раньше. Я уловила в темных глазах невысказанный вопрос, когда мужчина посмотрел на меня. Но Адам не решался его задать. Поэтому я спокойно и без эмоций заметила: – Да, все было очень серьезно. Разновидности этого заболевания бывают разные. У Ани порок был несовместимый с жизнью. Если бы операцию не провели сразу после рождения… – выговорить страшные слова я не смогла. Лишь сомкнула ладони, – врачи давали неутешительные прогнозы. Но шанс был. Мы счастливчики. Мы не отказались от него. Второй шанс выпадает не каждому. Адам молчит. Вообще Адам молчит редко. И чаще всего это зловещее молчание. А здесь… нечто иное. Скорбь, неверие, осознание, принятие… да, очень сложно это принять. Очень сложно. – Ты хотел знать, поэтому я… – Спасибо тебе, – опускает взгляд на копии, ему необходимо все это ещё раз переварить. Даже не хочу знать, что творится сейчас у него в душе. Я все это уже пережила. В многократно усиленном режиме… больше проходить через весь этот ужас не рискну. Пусть Адам сам справляется со своими чёрными топящими эмоциями. В этом я ему не помощник. Тяжелые болезни – это очень страшно, ужасное горе. Когда болеют дети – ещё страшнее. – Я оставлю тебя ненадолго, – хочу ещё добавить «приходи как оклемаешься», но чувствую что это будет слишком, он и так сидит никакущий. – Буду благодарен, – охрипший голос заставляет сердце сжаться. – Юля! – окликает уже в дверях. – Ты когда рожала, уже знала, что так будет? – Да. Обычно врачи советуют прерывать беременность при таком раскладе, но в моем случае все стало известно слишком поздно. Но даже… если бы узнала вовремя, то я бы, скорее всего, не решилась на аборт… – А мы скоро приедем?! – Анюта улыбается все утро. Когда услышала, что Адам позвал нас в детское кафе, запрыгала от радости. – Приедем скоро, – строго замечает Адам. – Но нам в любом случае ещё на заправку заезжать. Перед вами не успел, сорян. Мужчина ловит мой строгий взгляд и отвечает извиняющимся тоном: – Я и так фильтрую, Юль. Лёгкий смешок вырывается из его груди, когда я закатываю глаза. Фильтрует он, ага, как же. На автомате проверяю телефон. Лёша не звонил, не писал. В тот