Слава Иванов Демьяновы сюжеты

Вместо предисловия

Здравствуйте! Коротко о себе. Будучи в весьма преклонном возрасте, я получил замечательный подарок. Благодаря моему сыну – успешному и высокооплачиваемому айтишнику – отпала необходимость ходить на работу за прибавкой к пенсии. У меня появилась возможность начать писать.

Впрочем, писал я и раньше. Творил километрами, но это было совсем не то – как говорил один коллега, «сочинения по делам заработка». Отстукивал на печатной машинке, а потом выводил на компьютере сценарии массовых праздников, фестивалей, церемоний, шоу-программ, рекламных роликов, капустников, учебных пособий, методических рекомендаций, календарно-тематических планов – всего не перечислить. При этом работал много, иногда очень много, старательно, преимущественно увлеченно и, как мне казалось – творчески.

Но еще в ранней молодости появился зуд – очень хотелось написать что-то, простите, художественное. Поэтому каждый год, иногда по несколько раз я предпринимал такие попытки, но, увы, постоянный цейтнот не позволял осуществить задуманное даже в черновом варианте. Что поделаешь, большая семья, дети, а затем и внуки…

Поймите правильно, я не жалуюсь, большая семья – это здорово! Но начатые романы, повести, рассказы и пьесы приходилось откладывать до лучших времен.

И вот лучшие времена наступили. За несколько лет расстарался в общей сложности на полторы тысячи страниц, а то и больше. Пятнадцатую часть отважился обнародовать. Живу надеждой, что кому-то «Демьяновы сюжеты» покажутся занятными.

Данный опус, конечно, фантазия, но далеко не беспочвенная. В основе – история жизни моего коллеги, рассказанная от первого лица так, как будто это говорит он сам – мой ровесник, нареченный мною – Станиславом Викторовичем Демьяновым.

С уважением!

Автор

Первая часть

Перестроечная эйфория таяла на глазах и к началу 90-х, кажется, исчезла вовсе. Даже массовые выступления против ГКЧП, переименование Ленинграда в Санкт-Петербург, запрет КПСС и ряд других громких событий ничего существенно не изменили. Перелом в общественном настроении был кратковременным, его ощутила и восприняла как предвестие обнадеживающих перемен лишь сравнительно небольшая и не слишком представительная кучка фантазеров и мечтателей, среди которых оказался и я. Правда, сбоку…

Неподалеку от меня – на той же обочине или даже в засаде я неожиданно обнаружил несколько весьма уважаемых товарищей, совсем недавно претендовавших на роли идейных лидеров прогрессивной ленинградской интеллигенции. Призадумавшиеся и подавленные, они по большей части многозначительно отмалчивались. А когда заговаривали, вкрадчиво советовали: скоропалительные выводы делать не стоит, давайте оглядимся, вникнем, прочувствуем. Из уст недавних пассионариев это было слышать странно.

Мой сосед, которого я в шутку называл Первопроходцем, был одним из первых школьных учителей, освоивших курс преподавания ОБЖ на высочайшем уровне. Ребята его боготворили, коллеги перенимали опыт, начальство поощряло. Но ему этого было мало. Первопроходец мечтал прославиться как автор эпиграмм на злобу дня. Один его тогдашний опус звучал так: «Глас демократов – балагур невнятный – отводит взор, вступая на попятный…». Конечно, сказано коряво, но по сути – очень точно.

Запомнилась мимолетная встреча возле Дома кино с некогда влиятельной и активной дамой. Назовем ее Галатей.

Как известно, мифическую Галатею создал скульптор Пигмалион, оживила ее богиня Афродита. Нашу Галатею сотворила и оживила советская власть, точнее – ряд ее ответвлений, тесно переплетенных между собой. Наделенные большими полномочиями и, пожалуй, неплохой интуицией, они нередко выбирали из широких масс людей для витрины советского образа жизни, а также для других потребностей, включая развлечения и даже капризы. Среди избранных не всегда были самые лучшие, но непременно, за очень редким исключением, разумные, преданные и благодарные. То есть, откуда ни посмотри, со всех сторон благонадежные. За это им полагалось счастье.

Галатея в советские времена имела постоянные, можно сказать, закрепленные за ней почетные места во многих президиумах, первых рядах премьерных показов, в списках делегаций, отъезжающих в капстраны (страны социалистического лагеря она объехала в ранней молодости). При этом она никогда высоких постов не занимала. Злые языки намекали, что так распорядился ее предусмотрительный покровитель из Смольного (другие говорили с Литейного): номенклатурные хлопоты тебе ни к чему.

Но зато она была членом Государственных экзаменационных комиссий сразу в нескольких вузах, входила в состав престижных общественных советов, комитетов и организаций, очень часто мелькала на ТВ, разговаривала на радио, и регулярно публиковала проблемные по тогдашним меркам статьи не только в ленинградской, но и в центральной прессе.

Мы познакомились в самом начале 80-ых на городском смотре художественной самодеятельности. Она была зампредседателя оргкомитета, а я членом жюри конкурса агитбригад; снабжал ее материалами для статьи в «Советской культуре». Рассчитанная на целую полосу, статья почему-то превратилась в небольшую заметку. Галатея иронично посмеивалась: ретроградам будет стыдно, а, может быть, и больно.

Несомненно одаренная, хорошо образованная, с соблазнительной фигурой и приятным лицом, она держалась со скромным достоинством, ну, точно королева с незапятнанной репутацией и надежной гвардией, обеспечивающих ей безмятежное настоящее и прекрасное будущее.

В ее обществе я чувствовал себя неловко, попросту говоря, робел. Хотя однажды был удостоен неожиданной чести поговорить по душам:

– Каким ветром тебя занесло в институт культуры? – спросила Галатея.

– Думаю, случайным, – на секунду замялся я, но вдруг, точно шлея под хвост попала – раскрепостился почти до панибратства: – Мадам!.. Шквалистый ветер подхватил меня на Невском и понес вслед за прехорошенькой девушкой, которая, свернув на Садовую, устремилась к Неве. Через десять интригующих минут, оказавшись на Дворцовой набережной, мы почти одновременно вошли в двери института, поднялись на четвертый этаж и вместе с другими абитуриентами, просочились в аудиторию, где намечалась консультация для поступающих на режиссуру.

– И ты сразу поступил?

– Да, мадам, взяли за штаны, широкие плечи и густые брови – с прицелом на роли революционных матросов и героев Шолохова и Шукшина, – трепался я, удивляясь своей наглости: – А вообще-то ваш покорный слуга собирался в Фармацевтический. Будучи в армии, начитался детективов. Один из