- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (1255) »
богомерзкий. И, предвидя ваш вопрос, скажу, что мой грех, за который я тут котлованы рою, как раз в этом институте и взращен, хотя работал я там всего четыре месяца. И когда меня забрали по пустяковому, в общем-то, обвинению, я понял и сделал для себя вывод: заслужил. А вы говорите — фаталист, фанатик…
— Так что там в институте? — всерьез заинтересовался комкор.
— Знаете, вон кум идет, сейчас погонят нас работать. — Сухощавый поморщился. — Поговорим вечером, если только он у нас будет, этот вечер…
Глава 1
Когда я умер, не было никого, Кто бы это опроверг.Старичок лежал лицом вниз в густой траве. Рядом валялась опрокинутая баночка из-под индийского кофе, из которой давно уже расползлись червяки, счастливо избежавшие участи наживки. По узенькой стариковской спине, облаченной в серый пиджачок, сновали рыжие муравьи. — Ребята с удочки во-от такого подлещика сняли, — сказал Зотов, подходя и отмеряя на руке сантиметров тридцать. — Поплавский себе забрал: я, говорит, его вываживал. А вторую удочку унесло, вон, в тине болтается на самой середке. — Хрен с ним, с подлещиком. — Сергей согнал с запястья толстого желтого комара. — Что с дедом? — Деда качественно пристрелили из мелкокалиберного пистолета. Эксперт говорит, что-то типа «эрмы» или в этом роде. В висок. Судя по всему, поставили предварительно на колени и хлопнули. — Насчет личности прояснилось что-нибудь? — Нашли в кармане конверт старый, там адрес. Может, его, а может, еще чей… Проверяем. Улица Урицкого, 40–28, Корнеев Борис Протасович. Если что узнают, позвонят. Сергей подошел к бережку, спустился по скользкой глине к воде. От реки пахло рыбой, сыростью и мокрой травой. «Давно на рыбалку не выбирался, — подумал Сергей. — И не только на рыбалку: ни по грибы, ни по ягоды, ни вообще за город… Только по таким вот делам скорбным. На прошлой неделе бабу в лесополосе на антрекоты посекли, теперь вот деда застрелили. Интересно, что такого старый хрыч сотворил, что его так кинематографически умертвили? Надо же — на колени поставили…» — Петрович! Петрович! Это кричал Зотов. Он стоял возле УАЗика и призывно махал руками. Сергей уцепился за нависающую над водой иву и взобрался наверх. — Старичок-то наш непростой, Петрович, — уныло сказал Зотов. — Звонил мне сейчас Кузькин, проверили они адресок. Его адресок. Потому садись-ка ты в машину и езжай в город, а я уж тут посмотрю. До города Сергей добрался за двадцать минут и вскоре уже сидел в архиве со стаканом мутного чая в руке, выделенным добрым архивариусом Шнейдером. Чай отчетливо пах банным веником, и Сергей пить его не собирался, но и вылить не мог, дабы не обижать архивариуса. Старичок и впрямь оказался не простым, а с загогулинкой. Да и не старичок он был вовсе. Хотя как посмотреть: по годам вроде и старичок. Корнеев Борис Протасович. Родился 21 октября 1909 года. Е-мое, годков-то старикану! А он еще рыбу ловил вовсю. Крепенький, однако… Сергей прочел следующую строку и вздохнул. Ну еще бы. Не зря Зотов так встревожился. Генерал-майор в отставке. Товарищ Корнеев славно потрудился в свое время в НКВД-НКГБ СССР, заработал Ленина, два Боевых Красных Знамени, Знак Почета, три Красных Звезды… Почетный чекист… Именное оружие… И послужной списочек любопытный: учился, старался и угодил сразу в аппарат НКВД Украины, потом в Москву перебрался, уже в НКГБ, не столь частая вещь в то время, учитывая соперничество контор. С 1940 года — в Эстонии, только-только объявившейся в составе Советского Союза. Там был до войны, потом короткое время работал в Чебоксарах, далее — Смерш. На фотографии военных времен старичок был бодрым молодым человеком в форме и портупее, рядом — какой-то тип с тремя шпалами. После Смерша — КГБ, аппарат Семичастного, а в 1972 году — отставка. Ну, для почетного чекиста это не возраст, и не по болезни вроде бы… Насолил кому-то старичок, насолил. Кто у нас тогда был председатель КГБ? Серов? Или Андропов? Или еще кто? Ладно, не суть важно. Главное, не ко двору пришелся дедушка генерал. Детей у Бориса Протасовича не случилось, жена, Марина Михайловна Корнеева, урожденная Толкач, пропала без вести в 1941 году во время эвакуации из Таллина. С тех пор Борис Протасович не женился, что, собственно, ни о чем не говорит. Родственников вроде никаких и не осталось. А надо бы посмотреть квартирку покойного, вот что надо сделать… Живет он на Урицкого, совсем недалеко, все равно придется там копаться, так чего откладывать? Архивариус, что-то напевая под нос, возился у себя в комнатке, и Сергей аккуратно вылил содержимое стакана в крысиную нору в углу. Крысы обитали в архиве в изобилии, но бумаг не жрали — видимо потому, что с правой стороны к архиву примыкала столовая троллейбусного парка, где еды было предостаточно. — Уже закончил, Сережа? — поинтересовался Шнейдер, высовываясь. — Да, Арон Никифорович, спасибо. — Может, еще чайку? — Нет, Арон Никифорович, спасибо, побегу… Бумаги я у вас возьму на время, ладно? — Ну, вообще-то… — Шнейдер скорчил начальственную мину и махнул рукой: — Кому они нужны-то. Бери, конечно. Местожительство покойника на Урицкого оказалось в сталинском доме с лепниной, окрашенном в унылый буро-зеленый цвет. Найдя ЖЭУ и понятых в виде двух старух, прихваченных с лавки, Сергей в компании участкового, от которого ощутимо пахло пивом, поднялся на третий этаж. Слесарь из ЖЭУ открыл дверь и удалился, говоря: — Не люблю на покойников смотреть. Прошлый месяц старушенция в соседнем доме померла, две недели валялась, пока вспомнили… Чуть не сдох, когда открыл. Водкою еле отпился. Сергей не стал ему объяснять, что покойник отсюда далеко, и вошел внутрь. Жил старик бедновато, из предметов роскоши — один телевизор, зато «Шарп». В небольшом стеклянном ящике на подоконнике сидела рыжая морская свинка и печально смотрела на вошедших. — Свинка никому не нужна? — рассеянно спросил Сергей, озираясь. — Подохнет ведь. — Крыса-то? — испугались бабки. — Упаси Господь. Пакость какая. В общем-то ничего они не нашли. Собрания сочинений Ленина и Сталина на полках, Шолохов, Симонов, неожиданно Пастернак и Солженицын. Хотя почему неожиданно? Солженицына многие старые чекисты не прочь почитать. Для смеху, как говорил казанский дядя Кузя, в свое время работавший в Устьвымлаге. Много чего там Солженицын навертел. Ну, оно и понятно: сидел человек, обиделся на весь свет, чего ж ему дифирамбы распевать. Сергей прошелся по комнате. Пожелтевшие фотографии каких-тоЕгор Летов
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (1255) »