вовсе нет никаких философских воззрений, дорогая Ивлин, правда ведь?

— Так, значит, ты признаёшь свою ответственность? — Ивлин пришлось проглотить еду раньше времени, чтобы снова броситься в атаку. Она встряхнула светлыми кудряшками — всего на тон-другой темнее яйца.

— Разумеется, нет. Я ведь даже не знакома с этим человеком.

— И все равно это твоя вина. Бросить мужа и переехать к нам! Это ни на что не похоже. Об этом. Идут. Разговоры! — словно в подтверждение своих слов Ивлин безжалостно пронзила вилкой сосиску.

— Люди постоянно ведут какие-то разговоры. По-моему, это всегда считалось одним из лучших средств общения.

— Ох, ну почему ты такая невозможная? Маменька, сделай же с ней что-нибудь! — Ивлин бросила сосиску и перешла ко второму жареному яйцу.

— По твоему виду трудно предположить, что ты как-то особенно страдаешь, — Алексия в упор посмотрела на энергично жующую сестру.

— О, уверяю тебя, для бедной Иви это колоссальный эффект. Чудовищное потрясение, — возразила миссис Лунтвилл.

— Ты, очевидно, хотела сказать — аффект?

Алексия никогда не могла удержаться от искушения подпустить шпильку лишний раз, когда дело касалось ее родственниц.

Сквайр Лунтвилл, единственный, кто способен был оценить такого рода иронию, тихонько фыркнул с другого конца стола.

— Герберт, — тут же упрекнула его жена, — не поощряй ее дерзости. Дерзость — крайне непривлекательное качество в замужней даме, — миссис Лунтвилл вновь повернулась к Алексии. Лицо ее — лицо красивой женщины, состарившейся незаметно для себя, скривилось в гримасе, которая, как предполагала Алексия, должна была выражать материнскую тревогу. В результате миссис Лунтвилл стала похожа на пекинеса с расстройством пищеварения. — Вы ведь из-за этого и расстались с ним, Алексия? Ты, случайно, не пыталась… умничать при нем, дорогая?

Миссис Лунтвилл избегала упоминать имя лорда Маккона с тех пор, как ее дочь вышла за него замуж, — ей, безусловно, хотелось подчеркнуть факт замужества Алексии (почти все считали это событие крайне маловероятным вплоть до знаменательного дня), не упоминая, однако, того, кто стал ее супругом. А являлся он пэром королевства и, без сомнения, одним из первых пэров ее величества, но при этом оборотнем. И к тому же терпеть не мог миссис Лунтвилл и не собирался этого скрывать ни от кого, в том числе и от нее самой. Да что там говорить — как-то раз, пришло на память Алексии, лорд Маккон даже… Но она безжалостно оборвала воспоминание, в очередной раз запретив себе думать о муже. И обнаружила, что в волнении успела привести свой тост в непригодное к употреблению состояние. Вздохнув, она взяла другой.

— Мне кажется очевидным, Алексия, — безапелляционным тоном проговорила Фелисити, — что именно твое присутствие каким-то образом разрушило помолвку Иви. Даже ты не сможешь ничего против этого возразить, дорогая сестрица.

Фелисити и Ивлин были младшими единоутробными сестрами Алексии — сестрами по крови и совершенно чужими во всех прочих отношениях. Обе были невысокими, светловолосыми и стройными, в отличие от высокой, смуглой и, откровенно говоря, не слишком стройной Алексии. Алексия славилась во всем Лондоне выдающимся умом, покровительством научному сообществу и едким остроумием. Фелисити и Ивлин славились рукавами с буфами. Как следствие, мир на земле был значительно прочнее в то время, когда этим троим не приходилось делить стол и кров.

— И мы все знаем, насколько обосновано и беспристрастно твое мнение по этому поводу, Фелисити, — тон у Алексии был невозмутимый.

Фелисити взялась за раздел скандалов и сплетен в «Дамском щебете», явно демонстрируя, что не желает больше принимать участия в разговоре.

Миссис Лунтвилл мужественно подхватила упавшее знамя.

— Алексия, дорогая, не пора ли тебе вернуться домой, в Вулси? Я хочу сказать — ты провела у нас больше недели, и, конечно, мы тебе очень рады, но, по слухам, он уже вернулся из Шотландии.

— С чем его и поздравляю.

— Алексия! Как ты можешь говорить такое!

Ивлин вмешалась:

— Правда, в городе его никто не видел, но говорят, что прибыл в резиденцию вчера.

— Кто говорит?

Фелисити в ответ пошуршала страницами раздела сплетен и скандалов:

— Вот кто.

— Он наверняка тоскует по тебе, моя дорогая, — возобновила атаку миссис Лунтвилл. — Грустит и чахнет без твоего… — она осеклась.

— Без чего, маменька?

— Э… без твоего блестящего остроумия.

Алексия фыркнула — это за столом-то! Положим, изредка Коналлу и впрямь нравилась ее беззастенчивая прямота, но если он теперь и скучал, то вряд ли по колким замечаниям. Лорд Маккон был оборотнем со здоровыми потребностями — мягко выражаясь. То, по чему он больше всего мог скучать в разлуке с женой, располагалось у нее не во рту, а значительно ниже. Мелькнувшее перед мысленным взором лицо мужа на миг поколебало твердость Алексии. Этот его взгляд, когда они смотрели друг на друга в последний раз, полный обиды и горечи… Но то, что он мог так о ней подумать, так усомниться в ней, было непростительно. Он смотрел на нее глазами брошенного щенка — но лишь затем, чтобы поиграть ее чувствами! Алексия заставила себя сейчас же, немедленно, заново пережить миг, когда Коналл сказал ей те слова. Она никогда не вернется к этому… она с трудом пыталась подобрать подходящее слово… к этому напыщенному болвану, не знающему, что такое доверие!

Леди Алексия Маккон была из тех женщин, которые, если бросить их в заросли шиповника, примутся наводить там порядок, методично обдирая шипы. Последние несколько недель и все дни незабываемо гнусного пути на поезде из Шотландии она думала, что смирилась с тем, что муж отверг ее, бросил вместе с их ребенком. Однако то и дело в самые неожиданные минуты к ней вдруг приходило осознание, что это не так. Она вновь чувствовала, что ее предали — это чувство было острым, как мучительная боль под ребрами, — и тогда ее внезапно охватывала невыразимая обида и нечеловеческая злость. Ощущение очень походило на острый приступ несварения желудка — с той лишь разницей, что тут были задеты более тонкие чувства. В моменты просветления Алексия убеждала себя, что главная причина ее переживаний — несправедливость случившегося. Оправдываться за какие-то свои неуместные поступки ей приходилось неоднократно — ничего не поделаешь, — но будучи безвинной!.. Это совсем другое дело, это больно и обидно. Даже лучший «дарджилинг» от Боглингтона не мог ее успокоить. А когда даже чай бессилен, что же еще остается делать леди? Нет, дело не в том, что она до сих пор любила этого человека, — конечно же, нет. Это было бы