верить.

От своих родителей-чудовищей, конечно, мне прилетело неслабо. Но зато так мы познакомились с Ладой.

Я думал, что больше ее не увижу: отец мне строго-настрого запретил возвращаться в этот дом. Так и сказал: «Сиди и жди, скоро еще какого-нибудь ребенка начнут пугать Бабайкой, туда и пойдешь!».

Но следующим вечером рыжая девчонка положила мод елку мой любимый зефир в шоколаде и начала бубнить что-то себе под нос.

Обхохочешься! Я ей что, привидение какое? А вот зефир – это дело. Зефир я обожаю.

Лада

Я выключила свет, присела на корточки рядом с елкой, зажмурилась и зашептала заклинание:

– Приходи, приходи, приходи, темный дух, возьми, возьми, возьми угощение… Приходи с добром, приходи с добром…

Это было заклинание моего собственного производства.

Я обливалась потом от страха, но знала точно, что иначе умру от любопытства. Нужно было доказать, что я не сумасшедшая, и вчерашнее нечто мне не привиделось.

– Приходи с добром, приходи по доброй воле…

– От твоего причитания аж тошно, дай спокойно поесть, – раздалось глухое ворчание с другой стороны елки.

Потом я услышала громкое чавканье, и вспомнила, как в прошлом году уже слышала эти звуки на елке.

Я так и знала. Я не сумасшедшая и не выдумщица.

Еле сдерживаясь, чтобы не закричать, я подвинула дрожащей рукой зефир.

– Кушайте, пожалуйста, – проблеяла я. – Я еще принесу.

– Это можно, – голос по-ту-сторону-елки оживился, – Я зефир люблю страсть как.

– Я тоже, – я слабо улыбнулась, хотя в темноте моей улыбки не было видно. – Меня зовут Лада. А друзья называют Белкой.

Послышалось шуршание, и из-за елки показались огромные глаза, блестевшие даже в темноте, и большие круглые уши.

– А меня никак не зовут, – глаза растерянно заморгали. – Люди называют Бабайкой. Мама зовет Чудиком. Я вообще я уже не Чудик, а самое настоящее Чудовище.

– Самое настоящее Чудовище, – завороженно прошептала я, все еще не оправившись от шока.

В темноте было трудно разглядеть моего нового лопоухого знакомого, но свет зажигать он запретил.

– Нам, чудовищам, не полагается при свете время проводить. Иначе как нами пугать малышей будут? – объяснил Бабайка, он же Чудик, он же Чудовище.

Я мысленно с ним согласилась, потому что подозревала, что при свете он похож на обыкновенного Чебурашку.

– А тебя почему Белкой называют? – поинтересовалось мое Чудовище.

– Потому что рыжая, – рассмеялась я и потрясла косичкой. – И лицо на беличью мордочку похоже.

Мы проболтали всю ночь – обо всем на свете. Оказалось, что кроме зефира, мы оба любим праздник Новый год, и собак любим, и своих родителей, и бабушку с дедушкой. Я спрашивала у Чудовища, не знаком ли кто-нибудь из его родных с настоящим Дедом Морозом, но тот не смог ответить на мой вопрос.

«Но ведь если существуют Чудовища, являющиеся детям, когда тех пугают всякой нечистью, то значит, и Дед Мороз должен существовать» – думала я под утро, уже засыпая.

Но с таким Чудовищем и Деда Мороза не нужно, с другой стороны.

Чудовище

Так мы подружились. Я приходил к Ладе-Белке каждую ночь ровно в полночь, и мы играли. Я знал, что мои родители меня за это по голове не погладят, потому что какое нормальное чудовище будет играть с ребенком вместо того, чтобы пугать его и щекотать за пятки?

Поэтому я не говорил родителям про Ладу. В конце концов, мне двести лет, я почти взрослый, и я делаю, что хочу.

Я объяснял Ладе про жизнь обыкновенных чудовищ, как устроен наш мир, а она рассказывала, как в школе они постоянно дерутся с одноклассником по фамилии Новиков, а девочка по фамилии Синицына все время списывает у нее математику. Мне нравилось слушать эти истории.

Потом все ее рассказы сосредоточились на Илюшке Соловьеве из 7 В класса. Просто Ладе исполнилось 12 лет, и она впервые влюбилась. Я, как любое порядочное чудовище, не имел представления о любви. Поэтому все стенания Лады слушал в пол уха. Зачем человеки влюбляются?

– Дурачок, – сказала Лада и подергала меня за ушко.

Только ей было позволено это делать.

– Ведь и твои родители полюбили друг друга, иначе ты бы не появился на свет, – продолжила объяснение она.

С такой стороны вопрос любви я еще не рассматривал. И призадумался года так на два.

Потом мы долго говорили про подругу Настьку, которая на всю школу кричала Илюхе Соловьеву, что Лада в него влюблена. Лада со слезами рассказала мне, что тогда чуть сквозь школьный пол не провалилась. Больше они с Настей не дружили. Дружба как явление мне тоже было непонятно, но Лада сказала мне, что я – ее друг, и мне стало так тепло внутри от этих слов. Тогда я понял, что дружба – это когда тепло внутри.

А еще через два года про Илюшку уже и не вспоминали. Зато Лада стала одержима мечтой стать актрисой.

Летними ночами мы с Ладой вылезали на крышу ее пятиэтажки, ложились там и смотрели на звезды. Лада мечтала, я просто храпел рядом. Или ел конфеты. Это были чудесные ночи.

Но вскоре Ладе исполнилось семнадцать лет, она окончила школу и провалила экзамены в театральный институт. Я был рад, ведь это означало, что Лада не уедет в другой город, и мы и дальше будем каждую ночь болтать обо всем на свете. Но Лада больше не болтала. Она просто сидела на крыше и смотрела в одну точку. Тогда я понял, что разбитые мечты – это холод, который я чувствовал нутром при взгляде на опустошенную Ладу. Холод и пустота.

Дружить становилось все труднее, потому что к теплу прибавлялись новые эмоции и переживания, о которых я, как чудовище, не имел раньше ни малейшего представления.

Лада влюбилась. Не как в Илюшку Соловьева. По-другому. Я не понимал разницы своим коротким умишком, но чувствовал опять же чудовищным нутром, будь оно неладно. У Лады словно вырастали крылья, когда она говорила о своей любви. Потом эти крылья подрубили. И тогда я понял, что любовь – это когда внутри больно. Физически больно.

Но самая страшное чувство оказалось впереди – это чувство потери. И собственного бессилия от невозможности ничего изменить. Так сказала мне Лада, когда умерли ее бабушка и дедушка. Я не знал потерь – мы, чудовища, живем очень долго, наш век не сравним с человеческим. В какой-то момент в человеческой жизни становится больше потерь, чем радостей – вот что я еще понял.

Шли годы, а мы по-прежнему виделись каждую ночь. Только теперь не играли в детские игры, хотя я был и не против, все больше сидели молча, прижавшись друг к другу. Иногда Лада бывала задумчивой, иногда радостной и веселой, как в детстве. В свете луны и звезд я видел, какой красивой она стала, хотя все так же была похожа на белку.

Лада стала жить отдельно от родителей и завела собаку. Веселого и кареглазого Пушка. Мне нравилось