Д.Ч. Пернатый

Ну что, друг мой? Приступим? Вижу, по взгляду, желание узнать уже, что к чему, велико. Вон, аж глаз даже дёргается. Хорошо, утомлять не стану, но, прежде, задам парочку вопросов. Простых. Надеюсь, вы помните слова, какими заканчиваются многие отечественные сказки? Да-да: «Сказка ложь, да в ней намёк…» и так далее по тексту. А какое главное слово в этой фразе, задумывались? «Намёк»? Вы серьёзно? Ну, что ж, поздравляю вас, ошибочка вышла. Главным в этой фразе является слово «ложь». Именно оно! И самое забавное в том, что если относительно состава персонажей событий я бы посомневался в наличии неправды, то в описании самих событий ложь растекается неукротимым потоком.

Хотите доказательств? Что ж, я сам давно хотел поведать одну историю, о том, кого молва да сказочники (ох, уж, эти сказочники, ох, уж, эти сказочки!) превратили во врага рода человеческого. Но вот факты говорят об обратном. Уже интересно? Что ж, тогда читайте.

***

Он сидел за столом. Своим столом. Во дворце, что сделан был в огромной пещере его давним другом – Кошем. Нет, он, конечно, мог бы и не перекидываться. Так и сесть трапезничать громадным и чешуйчатым. С одной, тремя, пятью и так далее (тут как подскажет фантазия и желание) головами. Но, нет. Просто он был не в духе. Хотя и это определение было неточным. Скорее, он был в раздражении, гневе и на излёте душевного спокойствия. Не хватало всего одной, но тяжёлой капли, которая стала бы катализатором словоизвержения и выплеска препоганейшего настроения на всё, что окружало его. Нет, конечно, можно было бы вместить свою злость и мизантропическое настроение на тех, кто, собственно, его и породил. Но тогда опять поползут слухи. За слухами начнут приползать бродяги, которым «любопытственно посмотреть на гадину летучу, многоглаву и огнепыхающу». И ведь наплетут такого, что хоть святых выноси. А там придет черёд и богатыришек и рыцарей, которым подавай не только битву, но и его накопления. Да, какие, на фиг, накопления? Они что, смеются? Издеваются? Максимум, что есть – посуда из серебра. Вот и все накопления. Хотя… Тут – да, покривил маненько душой. Десять лет тому, когда местные бандюки грабанули местного же богатея и свалили всё на Горыныча, он не поленился найти их, спалить до подметок (ну в смысле, чтоб только подметки от них остались), а награбленное забрал себе. В качестве компенсации морального вреда за поклёп. Правда от того награбленного осталось шиш да немного. Бандюки все прожрали и пропили. Пришлось забирать то, что было. Обидно было. Но отношения к нему среди местного населения это не изменило.

«Вот ведь неблагодарные!» – думал он и варился в своем гневе, – «Сколько раз я их портки от половецких, кипчакских и прочих набегов спасал? И хоть бы какое-то проявление благодарности… Ничего! Вообще ничего. Зачем меня еще гложет жалость к этим убогим? Про более ранние мои подарки и обучения – уже и не помнят. А когда-то я с ними дружил… у нас был этот… как его… взаимовыгодный сиб… син….симбиоз. Во! Даже учил их чему-то полезному. Даже родича своего привлек к этому восточного. Как его, бишь…. Ах, да, Чунь-Юнь… Так эти подлецы его в Чуду-Юду перекрестили и добросовестно прибили. А за что? За то, что от них же свои угодья, которые по соглашению с этими людями и получил, защищал…»

Из ушей вырвался едва заметный дымок, из ноздрей на выдохе вырвались искры и пламя. В глазах появился багровый оттенок свирепости.

«К анчутке всё! А то они и меня так же грохнут. Но вот куда податься… Видимо туда, где я лицо новое. И где не будет этих… ни местных, ни европейских. Особенно этрусков и латинян. А то вон по сию пору в трауре хожу по дяде. По-подлому ночью грохнули. Толпой накинулись и… Покойся с миром, мой дядюшка Эли. Как мне тебя будет не хватать!»

Слёзы предательски потекли по щекам… Скупые мужские слезы… но вот одна упала на стол и прожгла в нем (это в каменном -то дереве) дырку насквозь.

«Всё! Пора уходить. Лучше уйти, чем оказаться покойником, с которого ради какой-то сомнительной радости сняли шкуру. Ночью – в путь».

Стук в ворота отвлёк Змея Горыныча (а это был именно он) от грустных размышлений. Он осторожно подошел к окованным железом (именно железом, а не бронзой!) воротам и глянул в потайную щёлку. И облегчённо выдохнул. У порога его дома стоял старинный друг – Кош. Он скинул засов, повернул в скважине ключом, раздался щелчок, и дверка в воротах открылась.

«Кощеюшка! Друже дорогой! Как же я рад тебя видеть! Заходи, заходи скорее! У меня как раз меды созрели. Нужно чтоб ты отведал пока я …»

Договорить он не смог. Но Кош уже всё понял.

«Неужто бежишь?» – то ли с сочувствием, то ли с досадой спросил он Горыныча.

«Бегу… Сил никаких не осталось. И поклёп на меня, и охоту устраивают постоянно, и всё добро, что делал им – забыли. Одни только расказни бродяг безумных, да жадных ратников. Вот, посмотри сам, до чего меня они довели!» – и перекинулся в Змея. М-да… видок у ящера был еще тот. Чешуя поблекла, стала тусклой и серой. Местами начала осыпаться. Даже кожистые крылья покрылись сеточкой мелких дырочек. Только глаза оставались живыми и горели огнём.

«Вижу, братец, как тебя припекло… Не виню. Но давай сначала определимся куда ты собрался лететь. И в каком виде. Вот в таком виде – ты только пешеход. Наблюдал давеча как ты чапал до своих угодий пешком. Ответь: почему? Ладно, молчи. И так всё вижу. Достали тебя сурово. Посему тебя надо приводить в порядок, иначе убьют тебя на первом переходе. Готов?»

«Что ты задумал, брат?» – испуганно вытаращил глаза Змей.

«Не бойся, подшаманю немного, чтоб всё-таки летал. Но прежде, вернись в человеческий облик, и давай попробуем найти тебе убежище, а то я еще одного друга лишусь!»

С этими словами Кош достал из котомки, висевшей у него на плече, огромное серебряное блюдо, у которого дно было большим, а краешки – узкие-преузкие. И яблоко наливное. Желтое.

«Ну, садись, мой друг, будем смотреть твое новое место жительства».

Змей не досмотрел: так и заснул за просмотром…

…«Братец, пора просыпаться!» – раздался над ухом у Змея приятный голос Коша. Вкрадчивый и зовущий.

«Ы-ы-ы-ы-х-х-х-х…» – зевнул Горыныч, – «Дружище, дай поваляться. Глаза никак не разомкну».

«Однако, сударь мой, вы и лентяй!» – подколол его Кош, – «Пора подниматься, и теперь уже посмотреть на себя после того, как я сумел тебя подлатать. Поверь, это мне далось большими усилиями. Запустил ты себя просто безбожно…»

Закончить свою «речь» Кош не успел. Ибо Змей уже смотрел на себя в зеркало, что висело на северной стене дворца.

«Эт…это как п-понимать?» – выдавил он из себя, когда первый шок прошёл. Из зеркала на него смотрел весьма симпатичный змей, у которого по