поворачиваюсь к Уэсу, то ожидаю, что мы снова будем спорить, но он молчит. Парень просто предлагает мне свой локоть и одаривает меня грустной, измученной, но совершенной улыбкой.

– Без борьбы? – спрашиваю я, обхватив рукой его татуированный бицепс.

Уэс целует меня в затылок.

– Без, – шепчет он. – Я не выпущу тебя из виду.

Что-то в его словах заставляет мои щеки вспыхнуть. Я должна бояться идти ночью в заброшенный торговый центр без электричества посреди фальшивого апокалипсиса, но, когда Уэс пихает меня себе за спину и открывает разбитую дверь, единственное, что я чувствую, это эйфорическое, девчачье чувство принадлежности. Я бы последовала за этим мужчиной хоть на край света, и тот факт, что он готов мне это позволить, только заставляет меня любить его еще больше.

Мы входим, и дверь закрывается с легким щелчком. На цыпочках переступаем через разбитое стекло, как профессионалы. Уэс идет впереди, держа перед собой пистолет. Запах десятилетней пыли и плесени просто невыносим. Мне приходится стиснуть зубы и прикрыть нос рукавом толстовки, чтобы не закашлять. Единственным источником света является луна, свет которой проникает сквозь грязные потолочные люки. Но поскольку я в детстве много раз приходила сюда, то могу прекрасно ориентироваться.

В конце этого холла, в центре двухэтажного атриума должен быть фонтан. Я помню, что за ним располагались эскалаторы, а по левую руку от него – красивые, стеклянные лифты. Помню, как упрашивала маму, чтобы она мне разрешила на них покататься – и каталась. Из атриума коридоры расходятся в четырех направлениях. Этот ведет к главному входу. Северный – к старому фудкорту. А два других, слева и справа, приведут к большим универмагам, в которых, как всегда говорила мама, мы не могли позволить себе делать покупки.

Несмотря на то, что я помню, как приезжала сюда ребенком, у меня нет чувства ностальгии. Нет теплого чувства. Здесь так темно и так пусто, что мне кажется, будто я иду по незнакомой планете, и мне говорят, что раньше это была Земля.

Когда в поле зрения появляется силуэт каменного фонтана с обитыми краями, звук голосов вдалеке побуждает меня остановить Уэса.

Я приподнимаюсь на цыпочки и тянусь губами к его уху:

– Ты это слышишь? – шепчу я. – Похоже...

– Стоять! – кричит кто-то, и из-за фонтана появляется фигура мужчины с винтовкой в руках.

Инстинктивно я поднимаю руки и встаю перед Уэсом.

– Не стреляйте! – кричу я в ответ. – Пожалуйста! Наши друзья снаружи ранены. Нам просто нужно место, где мы можем переночевать.

– Рейнбоу? – его голос смягчается, и я тотчас узнаю его.

Это он произносил мое имя тысячу раз и тысячью разных способов. Я не думала, что услышу его снова, и после того, как встретила Уэса – не хотела. Это голос человека, который бросил меня.

– Картер?

Я думала, что двадцать четвертое апреля станет новым началом.

Оказывается, это лишь начало конца.

ГЛАВА II

Уэс

Его имя на ее устах ударяет по моим ушам пронзительным звоном будильника, вырывая меня из самого сладкого сна в моей жизни. А все казалось таким настоящим. Я все еще чувствую тепло ее бедер вокруг моей талии и вижу слёзы, блестящие в ее больших голубых глазах, когда она сказала, что любит меня. Когда пообещала, что никогда не уйдет. А я поверил.

Гребаный идиот. Надвигающийся апокалипсис заставил людей совершать безумные поступки. Одни сжигали дотла целые города. Другие, как страдающий психопатией папаша Рейн совершили убийства-самоубийства просто, чтобы покончить со всем этим. А я? Я позволил себе поверить в безрассудные бредни потерянного, тоскующего по любви подростка. Всадники не явились, пришла реальность.

Вероятно, рост Картера около шести футов и трех дюймов (190см.).

Несмотря на то, что я чувствую будто мир переворачивается и невидимый нож прокручивается в поджелудочной железе, я сохраняю хладнокровие, когда реальная действительность бежит в припрыжку к моей девочке. Нет, не моей – его девочке.

Я проходил через это так много раз; теперь это почти вторая натура. Когда стоял в Департаменте по делам детей и семьи, пока очередной приемный родитель возвращал меня. Когда торчал у шкафчиков в своей хуйнадцатой старшей школе, ведя себя так, будто мне по хер, общаются со мной или нет. Когда выстаивал за стойкой бара на работе, наблюдая как какая-нибудь цыпочка, которую я трахал в то время, целует своего парня на прощание на парковке.

Скрести руки на груди. Прими свободную позу. Выгляди скучающим. Тебе скучно. Люди такие чертовски скучные. Зевни. Закури сигарету. Блять, сигарет нет.

Рейн не двигается, пока он приближается. Она не тянет рук для объятий, но это не останавливает четырехфутовые ручищи Леброна Джеймса*, которыми он обхватывает ее, отрывая от земли.

Я стискиваю зубы, и моя чертова кровь закипает, когда он собирается ее поцеловать, но снаружи я просто воплощение безразличия.

Делай, что хочешь. Пофиг. Тебя не заботит. Никому, блять, нет дела.

Рейн отворачивается до того, как его губы успевают коснуться ее лица и бормочет:

– Э, Картер, что ты делаешь? Опусти меня!

Он всего лишь тень, но когда бросает взгляд на меня, то белки его глаз увеличиваются и почти светятся в темноте.

Я ухмыляюсь и поднимаю бровь, но это только для вида. Наподобие представления, что сейчас устроила Рейн. Я не настолько тупой, чтобы вообразить, будто это значит, что она не собирается вернуться к нему. Я знаю, что собирается. Уже наблюдал такую сцену раньше.

– А что я делаю? – его голос дрожит, когда он ставит её на ноги. – Я чертовски скучал по тебе! Я не думал, что увижу тебя снова. Но ты здесь. Ты… жива.

Рейн отталкивает его обеими руками, и он отступает на шаг назад – больше от шока, что она отпихнула его, чем от силы толчка.

– Но не благодаря тебе, – кричит она.

Из-за громкого возгласа взлетает напуганная птица, и пыль сыплется со стропил.

Я сжимаю рукоятку пистолета и прислушиваюсь. Крик мог разбудить не только голубя.

– А что я должен был сделать? – Картер тянется к ней, но она снова отталкивает его. – Я должен был поехать со своей семьей!

Ага. Эта та часть, где она пытается вызвать у него чувство вины…

– В