Ирина Иваненко Папка

Действие первое. Остановка

На остановке стояли люди. Голый спальный микрорайон, заполненный высотками и пустырями, среди которых неспешно прогуливался весенний ветерок, заливало приятное согревающее солнце. Широкая дорога, уходящая к окраине города, время от времени выпускала из своей пасти белые-зеленые точки маршруток и автобусов. Ждущих было немного. Объединенные одним желанием, они, как и все ждущие остановочники спальных микрорайонов, на время стали одной большой семьей. Семьей, в которой никто друг с другом не разговаривает, но все безмолвно осуждают и анализируют. Среди ждущих выделялась семейная пара с ребенком и девушка.

Девушка. Красивая, утонченная, скромно посматривающая на окружающих, держала огромный пакет, из которого выглядывали края подарочной коробки. Судя по украшению, коробка ехала на детский день рождения. Время от времени девушка поглядывала на семейную пару с ребенком и пытливость ее взоров выдавали в ней ум и сострадание.

Не сказать, что семейная пара нуждалась в сострадании. Они существовали вне времени и вне этого пустого людского сострадания. Если присмотреться к ним…

Отец. Он сидел на остановочной лавочке, широко расставив ноги, и уныло глядел перед собой. Время от времени эта унылость наполнялась осмысленностью и отчаянием, и тогда он дергал головой в сторону стоящего на пригорке магазина. Потом, с такой же быстротой, его глаза потухали и снова замирали в пространстве. Душа хорошо пьющего человека томилась как в клетке.

Мать. Дебёловатая и широкоплечая женщина, которая навскидку была выше супруга на целую голову, стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Ее вчерашний пьющий вечер тоже хорошо отражался на несчастном лице. Пара гармонично дополняла друг друга.

Эту гармонию нарушало лишь одно – их, весело снующий между папой и мамой, большеглазый и пухлощекий, пятилетний сын. Сегодня для него был день счастья. Сегодня они поедут в город, гулять всей семьей. Мальчик каждые полминуты подбегал к краю тротуара и пристально всматривался вдаль, в надежде увидеть долгожданный автобус. В руках у него был прозрачный пакет с тремя длинными вафельными трубочками со сгущенкой, купленными здесь же, в остановочном ларьке. Не выдерживая распирающего его апофеоза радости, он иногда подскакивал к отцу и спрашивал быстрым и нежным голоском:

– Папка, а мы мороженое купим?

Папка, нервно дергал головой в ответ и снова смотрел в сторону магазина, всасывая воздух через полураскрытый и немного пенящийся слюной уголок рта.

– Ага, – радостно отвечал малыш и снова перемещался к маме, чтобы просто потоптаться вокруг нее и опять пойти к краю тротуара, высматривать автобус.

– А мы на машинках покатаемся? – Снова не выдержал малыш на очередном витке своего незамысловатого маршрута.

Папка издал грудной гул, который был больше похож на «нет», чем на «да» и кивнул головой. Мать молчала всю дорогу, нервно и болезненно поглядывая на мужа, вероятно вспоминая вчерашний звонкий вечер, где возможно был мордобой и не факт, что дрался супруг. Ее понурое бессилие, казалось, отягощало весь остановочный воздух.

Минуты шли. Автобус не приходил.

Папка мучился.

Как сказочная фея, попавшая в подземелье к злым гномам, металась его пьянчужная душа в чужеродной среде отцовской ответственности. И если бы мы смотрели прямо ему в глаза, то, наверное, уловили бы тот момент, когда он ментально исчез.

В очередной раз, дернув головой, он подозвал сына. Тот подбежал с горящими и готовыми к общению глазами.

– Г-гы, дай, г-гы, – с приблизительно такими неопределенными и неразборчивыми звуками, он двинул рукой к пакету с трубочками.

Мальчик радостно и доверчиво протянул их отцу. Тот, быстрым ухватистым движением развернув пакет, достал одну, и, резко обогнув стенку остановки, торопливыми и размашистыми шагами пошел вверх, по пригорку, к желанному магазину, на ходу засовывая в карман украденную трубочку. Он не прикоснулся к сыну, ничего не сказал ему, не оглянулся. Мальчик, ошарашенный, постоял несколько секунд, а потом медленно и испуганно, как пассажир на краю перрона, который боится, что сейчас из-за угла выскочит поезд и собьет его, выглянул из остановки и смотрел вслед удаляющемуся отцу. Его прекрасные глаза заполнялись прозрачными голубыми слезами. Слезы, сливаясь в огромные, круглые капли, скатывались по пухлым щекам и падали на пыльную землю.

Мать, наблюдая эту пятисекундную сцену насилия, не двинулась с места. Похоже, для нее, исход события был очевиден. Она еще больше погрустнела, снова переступила с ноги на ногу и подошла к сыну. Утешение? Нет. Она не проявила никакого утешения. Положив тяжелую ладонь на маленькую спину, она неопределенно буркнула:

– Ну, что ты…

Малыш повел плечами, стряхивая ладонь матери, и снова стал вглядываться в колышущийся воздух, уносящий родную спину, как Ассоль вглядывалась в море, провожая глазами своего Грея. Когда папка исчез из видимости, мальчик уткнулся лицом в ноги матери. Все несладко стало для него в этот момент, и трубочки, и катание на машинках, и мороженое.

Почти никто на остановке не заметил произошедшего. Только девушка с подарочной коробкой. Глубоко пораженная событием, стояла она и смотрела своими умными и интеллигентными глазами на катастрофу маленькой детской души. И, как любой интеллигент, мысленно пыталась исправить ситуацию, в растерянности поглядывая то на свою коробку, то на мальчика. То на коробку, то на мальчика. Она стала взвешивать в своей умной голове, что ее коробка, вероятно, не утешит мальчика настолько, насколько нужно, или утешит, но не доставит удовольствие, вдруг он не хочет этот подарок. И так далее, и так далее, и так далее…

Пока умная и интеллигентная девушка пыталась сделать правильный поступок, беззвучно подошла маршрутка, в которую сели мальчик с мамой и увезла их в далекую даль, оставив умную и интеллигентную девушку, с ее неопределенным желанием, размышлять о несправедливости мира.

И никто из окружающих, ни девушка, ни другие ждущие, ни даже победившее зло, не заметили, как от угла остановки медленно отслоилась темная старческая фигура и неспешно пошла вверх, по пригорку, в сторону магазина.

Действие второе. Старик

Силуэт старика отличался от всего, окружающего его пространства. Он был темнее, ярче и гуще. На это не обращали внимания прохожие. Никому в мире не было дела до старика.

Он остановился у входа в магазин. За стеклянной витриной виднелся, органично сливающийся с барной стойкой буфета, папка. Старик снял видавшую виды шляпу и тихо вошел.

Прямо и направо от входа, простирались длинные прилавки и