попрут.

– Вот-вот, поэтому иди, сходи сегодня, пока он здесь, пусть эти ремесленники и странные люди, но многое умеют. Сходи, – сказала она, выходя из дома с корзиной, вывесить стираную одежду.

Богдан шел по грязной мокрой дороге, тщательно обходя лужи, стараясь не запачкать только что купленные кожаные сапоги. Сапог давил на обмотанный тканью больной палец, но идти в одном сапоге и в одном лапте было бы глупо, поэтому приходилось терпеть. Благо хоть была теперь новенькая красивая резная трость в руке, которую он купил заодно с этими сапогами на рынке. С ее помощью у него получилось добраться до повозки ремесленника до того, как тот уехал.

– Давай, давай, вали отсюда, старик. Не видишь, не рады тебе тут, – большую телегу, больше похожую на гроб, обступили люди. Говорил номинальный староста деревни, власти не имел он никакой, но был очень стар, а раз он такой старый, то и должен быть старостой. Так несколько лет назад подумали люди и назначили его на эту бесполезную должность.

– Я приехал с благими намерениями, никакого зла вам не причиню. Позвольте мне остаться, все же это моя родина я здесь родился, хоть и не был здесь очень давно. Да и куда мне ехать в такую тьму? – пытался уговорить люд старик в плаще с низко накинутым капюшоном.

А на улице была действительно тьма. Без факела не было видно абсолютно ничего.

– Не наша это проблема. Не знаем мы тебя, сказали же уже, – не унимался староста, брызжа слюной(всему виной наплевательское отношение к зубам в свое время) – сроду не было таких у нас. Ехай отсюда.

– Подожди. Дай я потолкую с ним с глазу на глаз, а то давите на него толпой, вот он ничего сказать и не может толком, – остановил его Богдан.

Староста фыркнул своим беззубым ртом и нехотя отошел в сторону.

– Ну и зачем ты приехал сюда, мастер? – спросил Богдан у ремесленника, когда народ немного отошел, – так же, вроде к вам, ремесленникам обращаются, мастер?

– Говорю же, я тут родился. Очень, очень давно, – скрипучим голосом ответил он, в очередной раз, пытаясь как можно мягче объяснить очевидные вещи, – а теперь вернулся. Дом свой хочу увидеть, вспомнить то, что забыл.

– Что же вас всех, иноверцев сюда тянет? – больше себе под нос произнес Богдан, затем посмотрел ремесленнику в глаза, – давай прямо к делу, старик. Тебя в основном из-за веры твоей инородной здесь не жалуют, да и мне вы, големы, тоже не по душе. Но сделай для меня кое-что и я скажу им, что ты останешься. Я ж тут у них авторитет все-таки.

Ремесленник вопросительно поднял бровь, ожидая предложения.

– …

– Что сделать то надо? – не выдержав, раздраженно проскрипел старик.

– А, ногу поранил, с каждым днем все хуже. Говорят, ремесленники многое умеют. Погляди, полечи – это прозвучало больше как приказ, чем как просьба.

Другой человек сразу бы заметил крайне напряженный скептицизм во взгляде старика даже из-под темного капюшона. Другой человек наверняка знал, что услуги ремесленника недоступны обычным крестьянам, да и далеко не всем зажиточным. Но это был Влад, он был так уверен в себе в последние дни, как не был уверен ни один когда-либо живущий великий князь. Особенно в таких то богатых сапогах.

Старик вздохнул.

– Хорошо, – сказал он, затем развернулся к повозке и, подойдя к ней, аккуратно провел своей механической ладонью замысловатую траекторию по корпусу телеги-гроба.

Внутри гроба начали раздаваться громкие и четкие щелчки, металл о металл. Никакого скрежета не было, лишь слышалось равномерное постукивание шестеренок, больших и маленьких.

Народ резко отпрянул еще дальше от телеги, послышался боязливый шепот. А гроб начал двигаться. Там, где дерево было будто монолитным, части стали раздвигаться в стороны, менять углы и снова двигаться. Часть боковой поверхности стала полувальмовой крышей, из недр появился шатер из плотной, раскрашенной в яркие синие и красные цвета, ткани. Часть гроба превратилась в стойки для изделий, которые были уже заполнены различными причудливыми произведениями мастера. А часть стала небольшим горном, что был виден снаружи. Теперь, если взглянуть издалека, то вся конструкция была похожа на небольшую мастерскую кузнеца, совмещенную с его домом и лавкой, где продаются его изделия. Но вблизи были видны блестящие, промасленные шестерни механизмов, которые соединяли составные части кузницы, находясь в изгибах, и самого дома, и горна. Вращались, постепенно раздувая меха горна, издавая страшный для жителей деревни, но такой приятный для ремесленника размеренный стук. А из дверного проема исходил яркий свет, столь необходимый для работы мастера. Старик, усмехнувшись реакции людей, простер руку в сторону входа.

– Прошу, – обратился он к Богдану.

Кузница дышала, впуская в меха холодный ночной воздух, который вспыхивал алым пламенем, теряясь между углей, что остыли за несколько дней. Они снова оживали, постепенно начиная излучать горячий свет, готовясь помогать мастеру в создании очередного его шедевра. Звук гладких и блестящих вращающихся шестерен, низкое и глубокое дыхание мехов, успокаивающий жар горна – все, что нужно ремесленнику для счастливой жизни.

Богдан несколько секунд неуверенно смотрел на сияющий вход, но затем, вспомнив, что за ним следят его соседи, решил, что не может показаться в их глазах трусом, и вошел внутрь.

Для обычного крестьянина это был очень странный дом. Помимо света, что исходил из кузницы слева от входа, помещение было освещено белым огнем, помещенным в длинные сосуды, прикрепленные в углах этого высокотехнологичного жилья. Внутренняя отделка тоже была необычна для глаз Богдана. Отполированная ясеневая древесина чередовалась с таким же отполированным чуть желтоватым металлом. Прямо из стен торчали части шестеренок. Они размеренно вращались, создавая непривычное для глаза движение в пустом помещении. Между двумя такими шестернями висела большая картина, роскошь, которую позволяют себе богатые князья. На ней у устья широкой реки были изображены высокие дома со светящимися синими диагональными вырезами, настолько высокие, что в принципе не могли существовать в понимании Богдана.

Мебель тоже была причудлива. Шкафы и стеллажи были выполнены в стиле ар-деко, металл и дерево также перемежались, идеально плотно, без единого зазора подходя друг к другу. Да и вообще все вещи, будь то одежда, или инструменты, лежали в идеальном порядке и гармонии, если такое слово применимо к неодушевленным предметам.

– Налево, – послышалась подсказка за спиной Богдана.

Он повернул налево, к ремесленному столу, боязливо оглядываясь и пытаясь понять, для чего нужны все эти странные приборы на стенах. Там был и бараний рог