двумя туалетами и евроремонтом, и стало ясно мне окончательно, что не она те трусы мне купила, а просто какое-то совпадение. Она непозволительно растолстела, так, что и беременности не видно, но морда сияла счастьем, обрадовалась нам обоим, я даже удостоился поцелуя.

- Ребятки, как же я вам  довольна!

Муж выполз хмурый из своей комнаты, какой-то совсем неинтересный лысый очкарик, никогда раньше его не видел, бутылку водки извлек, садитесь. Он меня хорошо знал.

Страшно мне стало и гадко, и снова я решил посмотреть на то множество точек, чтобы прыгнуть куда-нибудь еще, только чтобы не здесь. Но вот ведь какая подлость со стороны жизни – не увидел я никаких точек, как ни старался. Я сначала подумал, что сбой какой-то, ведь силу-то я в себе чувствовал, и силу своих желаний, и отбирание, однако чувствовать-то чувствовал, а на самом деле отбирать ничего не мог, да и желания исполнять тоже. Еле досидел эту бутылку, все на Свету свою глядел, которая не моя.

Не увидел я никаких точек. И, подозреваю, больше никогда не увижу, что-то там такое случилось, да и Бог с ним. И с Его соседями.

Вернувшись домой, узрел я свою жену – и обалдел полностью. Дина это была. Фоска проклятая, она меня ненавидит, это уж совершенно точно, только сказала однажды, что без меня и часу не проживет, потому и не разводится, я ей верю, потому что у меня такое же чувство, родные мы, только порознь, хоть за это спасибо им. Дина! Не надо мне от нее ничего, мы даже не спим вместе, в смысле, не трахаемся, мы, как говорится, спим в одной постели, но видим разные сны. Я по забывчивости положу на нее руку, а она отбрасывает ее. И злобно что-то пробормочет во сне. И никакой Пути-Пучи, словно и не было ее никогда.

Не увидел я никаких точек, и никогда не увижу, знаю. Словно никаких точек и нет. Обманули они меня, не знаю, в чем, но чувствую – обманули.

А иногда, вы не поверите, иногда приходит в гости Адамов, просто какое-то издевательство. И подолгу сидит со мною на кухне, иногда Дина присядет, а разговоры все про политику, да философствует насчет самодостаточности, но про Пути-Пучи тоже ни слова. Я с ним начинал насчет отбирания или силы желаний, он философствовать начинает, да все не о том, но иногда посмотрит странно своими пупырышками, так странно, аж вздрогнуть хочется. А уши держит под длинными волосами, битломан престарелый, не видно его ушей, это с голой-то макушкой его! Жизнь у него здесь совсем не сложилась, чиновником где-то, лентяйничет.

У меня на работе все тип-топ, все те же сны,  иногда на конференции выезжаю. Со Светой дружим – по моей инициативе, Дина-то ее недолюбливает, нервничает. По праздникам заваливаемся к ней, а иногда и они к нам. Мужик у нее блеклый, но, по крайней мере, скандалов жутких с уходами к подругам там не наблюдается, не то что у нас с ней было.

Я иногда думаю, может, и не было этой Пути-Пучи, может, приснилось мне? Ни Ендобы, ни Оснача нет теперь в моей жизни. Только знаю – заветные слова из тех бумажек, которые все-таки при мне (как ни странно, в том же ендобином чемоданчике), для кого-то что-нибудь да значат. Не для меня, слава те, Господи. Но если не я, то другой вступит в битву с Левым Соседом Бога, а то, что я не буду свидетелем этой Битвы, меня и радует, и огорчает безмерно. Ради Светы я отказался от этой силы, а, может, и не ради нее, просто потому, что это не-ин-те-рес-но. Правда, они говорили мне, что если не я, то кто, что нарушиться может какое-то там равновесие между хорошими желаниями и дурными, и схлопнуться может в обратном взрыве вся наша Вселенная, но мне-то что? Она любит этого своего типа, ей с ним хорошо, а я по конференциям езжу.

Когда-то, лет в двадцать, когда я еще писал юношеские стихи, но уже устал от подбора рифм, я такое написал про себя:

- Во мне, в человеке, которого я ненавижу,

Живет человек, которого я люблю.

Во мне, в человеке, которого я люблю,

Живет человек, которого я ненавижу.

Это было нормально, хотя тогда я так не считал. Сейчас во мне, в человеке, к которому я равнодушен, живет человек, от которого меня просто тошнит. И это хорошо, что нет Светы.