дело много сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – возразил Шломо, – нельзя забывать, что камни-то – они все одних лет, хоть и разного размера. Галька, которая прошла путь от горы через скалу и валун до своей малости, возможно, больше испытала и познала в жизни, чем вздымающаяся до небес вершина.

– Прямо, как среди людей! – задумчиво проговорил Шмулик, – порой, у человека незаметного голова здорово варит, а который всем виден издалека – глуп, как пробка.

– Замечу, однако, – сказал Шломо, – что меж камнями и людьми мало сходства, хоть те и другие мыслят. Камни не могут передвигаться по своей воле и вообще не способны ни к каким действиям. Поэтому живут они замкнутыми общинами, разделенными морями, полями и лесами. Даже у самых высоких гор не достает силы мысли, чтобы преодолеть слишком большие пространства. Много таких каменных разобщенных мирков на земле. Закосневших, застывших, закаменелых.

– О, это мне кое-что напоминает, – проворчал цадик, – общины разбросаны, и кто в лес, кто по дрова…

– Намек твой, раби, ясен и прозрачен, но все же различия интереснее сходств, – заметил Шломо, – камни, как я говорил вчера, понимают человеческие думы. Мысли камней не доступны людям, зато последние перемещаются по своему желанию. С появлением на земле сынов Адама, камни, воспринимая мысли пришельцев, начали узнавать от них о своих собратьях в других краях. Лишенные способности ощущать, камни научились пользоваться ощущениями людей. Умственные горизонты каменных общин раздвинулись.

– Минутку, Шломо! – тревожно вскричал престарелый цадик, – поясни-ка, что это значит: “с появлением на земле сынов Адама, камни, воспринимая мысли пришельцев, начали узнавать…” и так далее? Всех дней Творения было шесть! Меньше недели! Это срок для перемен? Или, по-твоему, камни существовали до Творения? Объяснись-ка, дружок!

3

Шломо смутился. Непоросшие бородой части щек покраснели. Глаза забегали, встретили строгий взор Голды, ободряющий взгляд Шмулика и, наконец, застыли, вперившись в неодобрительно-вопросительное лицо раби Якова.

– Видишь ли, учитель, – робко и заикаясь, вымолвил Шломо, – сделанное мною открытие в науке предполагает допущение отвлеченной возможности существования камней задолго до дней Творения. Путь к познанию тернист…

– Лишь бы не крив был сей путь! – сурово перебил цадик, – уж не заделался ли ты отступником, хасид? “Допущение отвлеченной возможности существования…” – ишь, накрутил как! Продолжай, однако, да возьми назад камень подозрения, что швырнул ты в душу мою!

– Я постараюсь, но прошу терпения!

– Хорошо, я готов, – скрепя сердце согласился цадик.

Теперь Шломо вполне осознал великость противостояния столкнувшихся доктрин. Однако, истина, даже если она потрясла устои, даже если она гипотетическая и ради красного словца с языка сорвалась, слишком дорога сердцу его, чтобы трусливо отступиться от нее. И с открытым забралом продолжил он речь свою.

– Сейчас, раби, я попытаюсь ответить на резонный твой вопрос, который ты давеча задал мне: “О чем могут думать камни, коли у них, говоря по-ученому, нет органов чувств?” Начальный и главный пункт моего ответа состоит в том, что они осведомлены о внешнем мире и о собственном пребывании в нем. Поскольку камни наделены способностью думать и обмениваться думами, им не нужны глаза и уши, чтобы сознавать существование свое и ближних, ибо каждый камень разумеет: “Я мыслю, значит, существую, я воспринимаю чужие мысли, стало быть, есть у меня собратья по разуму!”

– Это не из Писания взято, – проворчал цадик.

– Зато как очаровательно просто! – воскликнул Шмулик.

– Проще пареной репы! – добавила Голда и подумала, что репа этим летом уродилась на славу, и не худо бы порадовать хасидов запеканкой.

– Прошу не отвлекать нашего умника, – строго произнес цадик, придавая лицу каменное выражение в духе предмета беседы.

– Итак, – продолжил умник, – обмениваясь думами, камни воспроизводят в мыслях собственную историю, разбирают факты из жизни соседей, исследуют практику общины. Хочу обратить внимание благодарных слушателей на то важное обстоятельство, что камни, не имея возможности созерцать пространство и собственную величину, тем не менее они косвенно сознают и то и другое, благодаря различию в силе мысли. Об этом мы уже кое-что знаем. Время же камни воспринимают, как естественную среду своего обитания – ведь факт появления новых мыслей есть свидетельство течения времени, не так ли?

– Шломо, будь добр, вернись к теме Творения, – попросил цадик.

– Я понимаю твое беспокойство, учитель, но, увы, на данный момент у меня не достает знаний, чтобы его рассеять. Могу лишь утверждать, что камни существовали всегда, а, точнее, с неведомых нам времен, тогда как человек сотворен Господом в обозримом прошлом. Примирение сих двух посылов ждет своего толкователя.

– Возможно, ты и прав: наберемся терпения, ибо поспешный суд – суд глупца, – уступчиво произнес раби Яков, – и все же о чем думают камни?

– О многом, раби, – продолжил Шломо, – с появлением людей камни узнали о других мирах на небесах, о луне и звездах, например. Им стало известно, что и в том недосягаемом далеке живут их соплеменники. Здесь, на земле, камни выдвигают учения, обсуждают воззрения, строят догадки. Один породит идею, другой подхватит, третий оспорит и так далее. И все это – мысленно!

– О, как здорово! – восхитился Шмулик, – я обожаю глядеть на звезды, думать о жизни тамошних людей. Может, и мои мысли дошли до камней? Как жаль, что мне не дано узнать это! Вот бы полететь на какую-нибудь звезду! Я бы взял с собой наши земные камни – пусть познакомятся с родичами небесными!

“Бедная мать! Овдовела несчастная, в одиночку растила сына, надежду и опору себе, а вышел из парня умный дурак, – подумала Голда, – камни в голове у него!” Справедливости ради заметим, что ошибалась жена цадика, видно, забыла некогда рассказанную мужем сказку о двух взглядах на звезды. Шмулик-то путевым оказался: женился, деток породил и осчастливил мамашу внуками. А разве плохо, что странный он немного? От чудачеств до гениальности один шаг!

4

– Так вот и течет жизнь камней, – продолжал Шломо, – чувства свои они выражать не могут, зато умеют превращать их в мысленную форму, обмениваются собственными соображениями, “обсуждают” мысли людей, накапливают знания, делятся сплетнями. Им не чужды тщеславие и честолюбие – каждый камень желает превзойти умом соседа, и каждая гора мечтает о подобающем почете. Впрочем, стоя на одной ноге невозможно рассказать об огромном многообразии их