двести франков назад тому три месяца, когда уезжал.
— Да, да, Эдмон, но ты, уезжая, забыл вернуть должок соседу Кадруссу; он мне об этом напомнил и сказал, что если я не заплачу за тебя, то он пойдет к господину Моррелю. Я боялся, что это повредит тебе…
— И что же?
— Я и заплатил.
— Но ведь я был должен Кадруссу сто сорок франков! — вскричал Дантес.
— Да, — пролепетал старик.
— И вы их заплатили из двухсот франков, которые я вам оставил?
Старик кивнул головой.
— И жили целых три месяца на шестьдесят франков? — Много ли мне надо, — отвечал старик. — Господи! — простонал Эдмон, бросаясь на колени перед отцом. — Что с тобой? — Никогда себе этого не прощу. — Брось, — сказал старик с улыбкой, — ты вернулся, и все забыто. Ведь теперь все хорошо. — Да, я вернулся, — сказал юноша, — вернулся с наилучшими надеждами и с кое-какими деньгами… Вот, отец, берите, берите и сейчас же пошлите купить что-нибудь. И он высыпал на стол дюжину золотых, пять или шесть пятифранковых монет и мелочь. Лицо старого Дантеса просияло. — Чье это? — спросил он. — Да мое… ваше… наше! Берите, накупите провизии, не жалейте денег, завтра я еще принесу. — Постой, постой, — сказал старик улыбаясь. — С твоего позволения я буду тратить деньги потихоньку; если я сразу много накуплю, то еще, пожалуй, люди подумают, что мне пришлось для этого ждать твоего возвращения. — Делайте, как вам угодно, но прежде всего наймите служанку. Я не хочу, чтобы вы жили один. У меня в трюме припрятаны контрабандный кофе и чудесный табак; завтра же вы их получите. Тише! Кто-то идет. — Это, должно быть, Кадрусс. Узнал о твоем приезде и идет поздравить тебя со счастливым возвращением. — Вот еще уста, которые говорят одно, между тем как сердце думает другое, — прошептал Эдмон. — Но все равно, он наш сосед и оказал нам когда-то услугу! Примем его ласково. Не успел Эдмон договорить, как в дверях показалась черная бородатая голова Кадрусса. Это был человек лет двадцати пяти — двадцати шести; в руках он держал кусок сукна, который он согласно своему ремеслу портного намеревался превратить в одежду. — А! Приехал, Эдмон! — сказал он с сильным марсельским акцентом, широко улыбаясь, так что видны были все его зубы, белые, как слоновая кость. — Как видите, сосед Кадрусс, я к вашим услугам, если вам угодно, — отвечал Дантес, с трудом скрывая холодность под любезным тоном. — Покорно благодарю. К счастью, мне ничего не нужно, и даже иной раз другие во мне нуждаются. (Дантес вздрогнул.) Я не про тебя говорю, Эдмон. Я дал тебе денег взаймы, ты мне их отдал; так водится между добрыми соседями, и мы в расчете. — Никогда не бываешь в расчете с теми, кто нам помог, — сказал Дантес. — Когда денежный долг возвращен, остается долг благодарности. — К чему говорить об этом? Что было, то прошло. Поговорим лучше о твоем счастливом возвращении. Я пошел в порт поискать коричневого сукна и встретил своего приятеля Данглара. «Как, ты в Марселе?» — говорю ему. «Да, как видишь». «А я думал, ты в Смирне». «Мог бы быть и там, потому что прямо оттуда». «А где же наш Эдмон?» «Да, верно, у отца», — отвечал мне Данглар. Вот я и пришел, — продолжал Кадрусс, — чтобы приветствовать друга. — Славный Кадрусс, как он нас любит! — сказал старик. — Разумеется, люблю и притом еще уважаю, потому что честные люди редки… Но ты никак разбогател, приятель? — продолжал портной, искоса взглянув на кучку золота и серебра, выложенную на стол Дантесом. Юноша заметил искру жадности, блеснувшую в черных глазах соседа. — Это не мои деньги, — отвечал он небрежно. — Я сказал отцу, что боялся найти его в нужде, а он, чтобы успокоить меня, высыпал на стол все, что было у него в кошельке. Спрячьте деньги, отец, если только соседу они не нужны. — Нет, друг мой, — сказал Кадрусс, — мне ничего не нужно; слава богу, ремесло мастера кормит. Береги денежки, лишних никогда не бывает. При всем том я тебе благодарен за твое предложение не меньше, чем если бы я им воспользовался. — Я предложил от сердца, — сказал Дантес. — Не сомневаюсь. Итак, ты в большой дружбе с Моррелем, хитрец ты этакий? — Господин Моррель всегда был очень добр ко мне, — отвечал Дантес. — В таком случае ты напрасно отказался от обеда. — Как отказался от обеда? — спросил старый Дантес. — Разве он звал тебя обедать? — Да, отец, — отвечал Дантес и улыбнулся, заметив, как поразила старика необычайная честь, оказанная его сыну. — А почему же ты отказался, сын? — спросил старик. — Чтобы пораньше прийти к вам, отец, — ответил молодой человек. — Мне не терпелось увидеться с вами. — Моррель, должно быть, обиделся, — продолжал Кадрусс, — а когда метишь в капитаны, не следует перечить арматору. — Я объяснил ему причину отказа, и он понял меня, надеюсь. — Чтобы стать капитаном, надобно немножко подольститься к хозяевам. — Я надеюсь быть капитаном и без этого, — отвечал Дантес. — Тем лучше, тем лучше! Это порадует всех старых твоих друзей. А там, за фортом Святого Николая, я знаю кое-кого, кто будет особенно доволен. — Мерседес? — спросил старик. — Да, отец, — сказал Дантес. — И теперь, когда я вас повидал, когда я знаю, что вы здоровы и что у вас есть все, что вам нужно, я попрошу у вас позволения отправиться в Каталаны. — Ступай, дитя мое, ступай, — отвечал старый Дантес, — и да благословит тебя господь женой, как благословил меня сыном. — Женой! — сказал Кадрусс. — Как вы, однако, спешите; она еще не жена ему как будто! — Нет еще, но, по всем вероятиям, скоро будет, — отвечал Эдмон. — Как бы то ни было, — сказал Кадрусс, — ты хорошо сделал, что поспешил с приездом. — Почему? — Потому что Мерседес — красавица, а у красавиц нет недостатка в поклонниках; у этой — особенно: они дюжинами ходят за ней. — В самом деле? — сказал Дантес с улыбкой, в которой заметна была легкая тень беспокойства. — Да, да, — продолжал Кадрусс, — и притом завидные женихи; но, сам понимаешь, ты скоро будешь капитаном, и тебе едва ли откажут. — Это значит, — подхватил Дантес с улыбкой, которая едва прикрывала его беспокойство, — это значит, что если бы я не стал капитаном… — Гм! Гм! — пробормотал Кадрусс. — Ну, — сказал молодой человек, — я лучшего мнения, чем вы, о женщинах вообще и о Мерседес в особенности, и я убежден, что, буду я капитаном или нет, она останется мне верна.
— И жили целых три месяца на шестьдесят франков? — Много ли мне надо, — отвечал старик. — Господи! — простонал Эдмон, бросаясь на колени перед отцом. — Что с тобой? — Никогда себе этого не прощу. — Брось, — сказал старик с улыбкой, — ты вернулся, и все забыто. Ведь теперь все хорошо. — Да, я вернулся, — сказал юноша, — вернулся с наилучшими надеждами и с кое-какими деньгами… Вот, отец, берите, берите и сейчас же пошлите купить что-нибудь. И он высыпал на стол дюжину золотых, пять или шесть пятифранковых монет и мелочь. Лицо старого Дантеса просияло. — Чье это? — спросил он. — Да мое… ваше… наше! Берите, накупите провизии, не жалейте денег, завтра я еще принесу. — Постой, постой, — сказал старик улыбаясь. — С твоего позволения я буду тратить деньги потихоньку; если я сразу много накуплю, то еще, пожалуй, люди подумают, что мне пришлось для этого ждать твоего возвращения. — Делайте, как вам угодно, но прежде всего наймите служанку. Я не хочу, чтобы вы жили один. У меня в трюме припрятаны контрабандный кофе и чудесный табак; завтра же вы их получите. Тише! Кто-то идет. — Это, должно быть, Кадрусс. Узнал о твоем приезде и идет поздравить тебя со счастливым возвращением. — Вот еще уста, которые говорят одно, между тем как сердце думает другое, — прошептал Эдмон. — Но все равно, он наш сосед и оказал нам когда-то услугу! Примем его ласково. Не успел Эдмон договорить, как в дверях показалась черная бородатая голова Кадрусса. Это был человек лет двадцати пяти — двадцати шести; в руках он держал кусок сукна, который он согласно своему ремеслу портного намеревался превратить в одежду. — А! Приехал, Эдмон! — сказал он с сильным марсельским акцентом, широко улыбаясь, так что видны были все его зубы, белые, как слоновая кость. — Как видите, сосед Кадрусс, я к вашим услугам, если вам угодно, — отвечал Дантес, с трудом скрывая холодность под любезным тоном. — Покорно благодарю. К счастью, мне ничего не нужно, и даже иной раз другие во мне нуждаются. (Дантес вздрогнул.) Я не про тебя говорю, Эдмон. Я дал тебе денег взаймы, ты мне их отдал; так водится между добрыми соседями, и мы в расчете. — Никогда не бываешь в расчете с теми, кто нам помог, — сказал Дантес. — Когда денежный долг возвращен, остается долг благодарности. — К чему говорить об этом? Что было, то прошло. Поговорим лучше о твоем счастливом возвращении. Я пошел в порт поискать коричневого сукна и встретил своего приятеля Данглара. «Как, ты в Марселе?» — говорю ему. «Да, как видишь». «А я думал, ты в Смирне». «Мог бы быть и там, потому что прямо оттуда». «А где же наш Эдмон?» «Да, верно, у отца», — отвечал мне Данглар. Вот я и пришел, — продолжал Кадрусс, — чтобы приветствовать друга. — Славный Кадрусс, как он нас любит! — сказал старик. — Разумеется, люблю и притом еще уважаю, потому что честные люди редки… Но ты никак разбогател, приятель? — продолжал портной, искоса взглянув на кучку золота и серебра, выложенную на стол Дантесом. Юноша заметил искру жадности, блеснувшую в черных глазах соседа. — Это не мои деньги, — отвечал он небрежно. — Я сказал отцу, что боялся найти его в нужде, а он, чтобы успокоить меня, высыпал на стол все, что было у него в кошельке. Спрячьте деньги, отец, если только соседу они не нужны. — Нет, друг мой, — сказал Кадрусс, — мне ничего не нужно; слава богу, ремесло мастера кормит. Береги денежки, лишних никогда не бывает. При всем том я тебе благодарен за твое предложение не меньше, чем если бы я им воспользовался. — Я предложил от сердца, — сказал Дантес. — Не сомневаюсь. Итак, ты в большой дружбе с Моррелем, хитрец ты этакий? — Господин Моррель всегда был очень добр ко мне, — отвечал Дантес. — В таком случае ты напрасно отказался от обеда. — Как отказался от обеда? — спросил старый Дантес. — Разве он звал тебя обедать? — Да, отец, — отвечал Дантес и улыбнулся, заметив, как поразила старика необычайная честь, оказанная его сыну. — А почему же ты отказался, сын? — спросил старик. — Чтобы пораньше прийти к вам, отец, — ответил молодой человек. — Мне не терпелось увидеться с вами. — Моррель, должно быть, обиделся, — продолжал Кадрусс, — а когда метишь в капитаны, не следует перечить арматору. — Я объяснил ему причину отказа, и он понял меня, надеюсь. — Чтобы стать капитаном, надобно немножко подольститься к хозяевам. — Я надеюсь быть капитаном и без этого, — отвечал Дантес. — Тем лучше, тем лучше! Это порадует всех старых твоих друзей. А там, за фортом Святого Николая, я знаю кое-кого, кто будет особенно доволен. — Мерседес? — спросил старик. — Да, отец, — сказал Дантес. — И теперь, когда я вас повидал, когда я знаю, что вы здоровы и что у вас есть все, что вам нужно, я попрошу у вас позволения отправиться в Каталаны. — Ступай, дитя мое, ступай, — отвечал старый Дантес, — и да благословит тебя господь женой, как благословил меня сыном. — Женой! — сказал Кадрусс. — Как вы, однако, спешите; она еще не жена ему как будто! — Нет еще, но, по всем вероятиям, скоро будет, — отвечал Эдмон. — Как бы то ни было, — сказал Кадрусс, — ты хорошо сделал, что поспешил с приездом. — Почему? — Потому что Мерседес — красавица, а у красавиц нет недостатка в поклонниках; у этой — особенно: они дюжинами ходят за ней. — В самом деле? — сказал Дантес с улыбкой, в которой заметна была легкая тень беспокойства. — Да, да, — продолжал Кадрусс, — и притом завидные женихи; но, сам понимаешь, ты скоро будешь капитаном, и тебе едва ли откажут. — Это значит, — подхватил Дантес с улыбкой, которая едва прикрывала его беспокойство, — это значит, что если бы я не стал капитаном… — Гм! Гм! — пробормотал Кадрусс. — Ну, — сказал молодой человек, — я лучшего мнения, чем вы, о женщинах вообще и о Мерседес в особенности, и я убежден, что, буду я капитаном или нет, она останется мне верна.