мышление зайца некомпетентно априори, как минимум потому, что мысль о суициде уже явный признак призадуматься, а призыв массового, – может вообще смахивать на экстремистское, особенно в наше время, – так он ко всему прочему счёл то видение за эталон; не прибегнув к мыслительному, дарованному «не поделом», он отринул вон возможное рассудительное, так и не отыскав причину, побудившую его «несостоявшееся Я» к преждевременным «барственным» решениям.¹³

Но отбросив прения, основное волнующее, питавшее его мироздание, в том числе и модель, созидавшую очередной поток несведущих, блуждающих некомпетентных вспышек безумия, ведущих междоусобную политику в рамках одного государства, вследствие узкого кругозора, – видоизменению не подлежит, как и циклу истончения. Ввиду неведения от некомпетентности и восприятия иного существа действительности: более разумного, «непостижимого фантома»¹⁴, грядущим поджидающего каждого, независимо от его внутреннего желания. Проблема стадного мышления, и дальнейшего, из того вытекающего, приводящего в никуда – неизменная «актуальность» на все времена. И вероятнее заяц даже не подозревал о том, что кроме его импульсивного существует более необъятное, разумное, полностью идущее в разрез с его «нынешним Я» решение. Неосознанность на лицо.

Вероятнее всего, будучи наделённым чем не стоило, – возможность излагать мысль посредством слова ему далеко не на пользу. Ибо он не дошёл до того, раннее истончаясь, аккурат человеку, аналогично живши-живущему в неведении. Проблема рождения людей в определённых обстоятельствах, при которых им просто «повезло», браво иллюстрирует, что возможность дальнейшего прозрения сводится на нет, от неумения или фактического неведения того, как именно этот процесс происходит. Потому как его «развёртывание» происходит лишь в том случае, если «не поделом» добившийся чего-то, добровольно не изволит от этого избавиться, без доли пущего сомнения. Две крайности, категоричные друг к другу, при взаимодействии превозмогут пронять истинный смысл существования человека.¹⁵

Быть независимым. Свободным. От инстинктов и рабства, как минимум к своему эмоциональному – бессмысленному. Библия на этот счёт более компетентна, и ярко описывает иным метафоричным слогом процесс, который я поддерживаю, но стороной иного трактата.

Книга “Abracadabra”. Глава 666:

«…И дабы обрести нерушимое, сокровенное, необъятное, именуемое заветным, – ты должен разрушить прежний мир до основания, укротив жажду в том что-либо иметь; живя впредь целью верой утвердиться, свой образ прежний закопав, в объятия ринув мироздания; дабы спустя причастность к свету изъявить мог каждому, их дух бездействия окрыляя всем сокрушительным безмолвием своим.

И дабы понять истину притчи, кой та не являлась, но не окрепшим умам, ты должен прежде отдать более чем имел, любил, да дорожил; ибо всё то – яство бессмысленное, утоляющее голод и жажду, но не причину их появления…»

“..Вы должны не позволять мыслям ума или ЭГО оказывать влияние на восприятие, а трезвить своё текущее Я намерением, представляющим облик первичного, или внимания, заполняющего пространство. Говорить себе здесь и сейчас, трезвить кратковременной остановкой мысли, ФОКУСОМ на взгляде с пространством. Чтобы впоследствии Ваше истинное во взгляде могло утвердиться настолько, чтобы это стало жизнью или более не отождествленным с умом или ЭГОМ, – чувством познанной свободы своего настоящего, пребывающего в Вас ВЕЧНО.”

..2

В целом, если Л.Н. Толстой хотел донести ту аналогию, но более простым языком, – то именно таким образом тонкая грань пересекала человеколюбие и обособленное, априори невозможное к постиганию умом, будучи витавшего или «питавшегося» неведением. Речь по-прежнему о прозрении и мудрости. Ибо человек способен, а заяц, увы. Гением не быть – мудрость его миновала.

Соответственно эмоции, провоцирующие ум к созиданию неконтролируемого хаоса – укротить он не в состоянии, следовательно – являлся неразумным, при всей вероятной «компетентности» среди общества, его окружавшего.

Мир фауны в деле пропорционален людскому.

И этот, пусть недостаточно убедительный пример, склонный к развёртыванию в более глубинные, раскрывающие всю суть мироздания «смыслы» – тому подтверждение. Ибо в более высоком плане понимания – царит лишь безмолвная, всесокрушающе-созидающая на своём пути вселенская пустота, наделённая особым, непостижимым человеческим умом, смыслом. Первичным. Но не «чувством от эмоции…»¹⁶ И об этом я поведал также более развёрнуто в 8 томе «своего» напутственного сочинения «Быть».

..3

А топится лягушка не потому, что испугалась зайца (на это есть как минимум одна очевидная причина, поиск чьей я оставляю за Вами), а потому что её бытие, и видение сложено образом иным, в отличии от зайца. Но прежде испито такой же неистинностью, аккурат всему остальному из миру фауны, вследствие приемлемого-устраивающего для дальнейшего беспросветного существования в ареале её обитания. Лягушка не умеет в сказке говорить – это признак низшего в иерархии возможного разумного. Но среди зайца, скажем так, что весьма противоречиво к предшествующему прению, – она была более «высокого» ранга, при всей низости со стороны прежнего догматичного.¹⁷ Ибо о мудрости ничего не знала, но ушла молча, что характерно миру её пронявшего. Выполняя роль, отведённую для самозащиты, она сделала что и должна, в отличии от зайца, чей был склонен к разговору, а значит и обдумыванию вещей, в т.ч. логическому, а значит и конструктивному, оценочному к сути и причине их появления. Ибо любое явление, подчеркну – прежде видится каждым по-разному. Это и делает его уникальным, при должном понимании, что любое проекционное, «возбуждающееся» в нутре наблюдателя – его слабое место.

И если заяц, будучи «разумным» (исходя из исходного текста утверждать обратное неразумно), пошёл «ликвидироваться», то лягушка служила форм-фактором; а именно обстоятельством, демонстрирующим «разумному» не прибегать к форме «неразумной» (лягушке). Посредством одного обстоятельства формируется второе, что отдалённо иллюстрирует тот процесс метаморфоза, затронутый в начале. Если «капнуть» ещё глубже, то здесь и завуалированный позыв о метафоричном добре и зле: чёрного, белого, и нечто однородного, прежде разделённого на две части, аккурат человеку и его мыслям.

«Истинная свобода – импичмент раннее порабощавшего, ввиду его непреднамеренной слабости…»

Например, заяц