четыре части экране, появились противоборствующие стороны конфликта. Солдаты отличались лишь разным цветом формы и цветом флага на касках. Вооружение у всех было одинаковое, потому что производилось одной объединенной военной корпорацией, форма шилась на одних и тех же фабриках, – послушайте какая торжественная тишина, даже не верится, что через 30 минут здесь начнется мясорубка! – Слышалось, как голос журналиста дрожит от волнения, – смотрите, командиры что-то говорят бойцам, давайте послушаем…

Один фрагмент увеличился, заняв весь экран. Командир произносил проникновенную речь:

– Бойцы! Вы верные сыны отечества, наши отцы и деды гибли на полях сражений, так и мы не посрамим славу отцов! И так же ляжем костьми, но не отступим ни на шаг… – он что-то продолжал, но появился фрагмент из другого лагеря, там человек без оружия, сильно бородатый, в длиннополой одежде, говорил:

– Рабы божьи! Бог с нами! Я молюсь за нашу победу, так как наше дело правое, поэтому победа будет за нами! Многие столетия мимо этого озера проходила тропа, по которой шли пророки! Они останавливались на берегу и пили воду из священного озера Тартар. Мы не можем отдать святыню на поругание! Мы победим или погибнем! Но даже если мы погибнем, то с именем Бога на устах, поэтому мы не боимся смерти! Каждый погибший найдет упокоение в царствии небесном! За каждого погибшего, я буду усердно молиться!

Появился третий фрагмент:

– Братья! Мы все жители этих мест! Наши предки жили в этих местах испокон веков, так неужели мы позволим чужеземцам осквернять нашу родину?! Посмотрите, что они сделали с нашим любимым озером, на берегах которого прошло наше детство. Поэтому мы должны покарать захватчиков, или умереть! Только мы имеем право распоряжаться водой из этого водоема!

– Солдаты! Вы выбрали путь военного! Это путь доблести и славы! Здесь нет места трусам! Все мы не первый раз участвуем в боевых операциях! Этот путь мы выбрали сами. Так давайте сделаем свою работу на совесть! И покажем всему этому сброду, что значит профессиональный военный! Не забывайте, нам за это хорошо платят, и ждут результатов!– звучали слова командира из последнего лагеря.

Все фрагменты встали на свои места, и голос за кадром сказал:

– Да, даже такие пламенные речи не вдохновляют солдат. Видимо они и вправду вымотались! Даже на лицах наемников я не увидел воодушевления. Ой, я кажется оговорился, я имел ввиду добровольцев, ведь официальные лица утверждают, что наемников здесь нет! Но, хотят солдаты сражаться или нет, сражения не избежать! По закону военного времени в каждой из коалиций за дезертирство предусмотрен расстрел и лишение места в шаттле для всех родственников дезиртира. Со всех родственников взята подписка, что они осведомлены об ответственности, в случае отказа бойца участвовать в сражении. Поэтому выбора у солдат нет. Идут последние минуты перед боем, давайте замрем у экранов и послушаем эту торжественную тишину. И, не забываем делать ставки. Сейчас самое время! Комментатор замолчал. На экране появился общий вид поля битвы, снимаемый из воздуха. Видны были укрепления всех противоборствующих сторон, расположение частей и озеро, весь берег которого был завален трупами. Еще вчера с остервенением и ненавистью они убивали друг друга. А сегодня мирно лежали в мертвых объятиях со вчерашними врагами.

На экране появился крупный план одного из командиров. Он поднял ракетницу, глядя на часы, которые отсчитывали последние секунды перед началом битвы. И вдруг, среди всей этой замершей тишины, за мгновение до начала ужаса войны – скрежета техники, гула снарядов, взрывов, ошметков рваной плоти только что здоровых молодых мужчин, из окопа поднялся солдат без оружия, и, в полнейшей тишине, разведя руки в стороны, медленно пошел в центр. Его было видно со всех четырех сторон. Все камеры развернулись на него. Общее смятение и непонимание. Стрелять никто не решается, потому что он шел без оружия, он не бежал, не пытается сдаться, дезертировать. Он шел прямо в эпицентр боевых действий. Шел медленно, опустив голову.

Иванко почувствовал, как от Мудрейшего прошла волна волнения. Старик разволновался, он прекрасно помнил те события, и хотя столько лет он пытался их забыть, накрыв толстым слоем гармоничного существования, они вдруг вырвались наружу, как будто произошли вчера. И от близости того обреченного мира, дрожь пробежала по телу Мудрейшего…

…Камера сфокусировалась на командире, на его лице было замешательство. Ракетница так и замерла в его поднятой руке. Такую ситуацию в военном училище не преподавали, алгоритм действий в него не был заложен, так он и замер с поднятой в руке ракетницей. Со всех сторон на парня пристально уставились тысячи глаз, через прицелы, бинокли, просто. В солдате не было страха, суеты, в нем была какая-то торжественность. Те, кто смотрел на него в оптические прицелы, видели, что он плачет. Слезы заливали его лицо. Но это не были слезы слабости, его лицо было светло и решительно. Он не представлял угрозы ни для кого. При этом, сам находился под прицелом со всех четырех сторон, его жизнь не стоила ничего. Одно легкое движение указательного пальца одного из нескольких тысяч указательных пальцев, находящихся в этот момент на курках, и все для него закончится. И это еще больше интриговало каждого, кто сидел в окопах. В конце концов, через несколько минут, уже многих из здесь присутствующих, не будет в живых, поэтому выход этого парня хоть на мгновение оттягивал момент всеобщей добровольной смерти. И каждый солдат, в каждом окопе, во всех четырех лагерях, хотел продлить мгновения своего пребывания на этой гниющей планете, жадно вдыхая полной грудью отравленный воздух. Никто и не стремился первым нажать на курок. Тем более, что и командиры были в замешательстве, от этого неординарного поступка. Угрозы парень не представляет, поэтому, благодаря ему, можно и повременить с путешествием на тот свет.

А солдат, тем временем, дошел до середины, остановился ровно на точке пересечения четырех квадратов, точку, равноудаленную от всех участников конфликта, встал на колени, вознес руки и глаза к небу, стоял так какое-то время и рыдал. По камере, снимавшей панораму с воздуха, казалось, будто стоял в середине креста. Камера подлетела ближе, и уже все зрители могли видеть это молодое заплаканное, но какое-то светлое и мужественное лицо. Совладав с собой и перестав плакать, он произнес:

– Прости нас, Господи! Во что мы превратились? Ты создал эту прекрасную планету, все живое …. И …..Человека. Зачем?! – полным отчаяния голосом прокричал он. – Чтобы он все это уничтожил? Зачем ты дал ему разум? Чтобы он мог анализировать ту