хватаясь за бороду. — Вы бандитов воспитали его величеству, а не верноподданных! — И, не подав руки директору, он удалился.

2

Пишта пошел домой. Торжествами он остался доволен: за все отомстил школе! Но как только завернул в ворота своего дома, веселье точно рукой сняло.

Отец сидел в одной рубахе и в кальсонах. Он поставил сына перед собой.

— Прочти вслух свое свидетельство!

Пишта читал тихо, нехотя. Г-н Фицек слушал его презрительно. По рисованию и гимнастике — «отлично», по остальным — «удовлетворительно». Когда чтение закончилось, г-н Фицек вздохнул.

— Эх, и повезло же мне с тобой, дубина ты стоеросовая! — Он взял у сына свидетельство, потом опустил руку. Заботливо хранимая белая бумажка коснулась дощатого пола — краешек ее загнулся. — В люди хотел тебя вывести… — сказал г-н Фицек и замолк на мгновенье.

«А если бы ты знал еще, какую я штуку выкинул в школе», — мелькнуло в голове у Пишты.

— …а ты… — продолжал г-н Фицек и коротко заключил: — Видно, так и останешься идиот идиотом.

Пишта замотал головой и сказал, лязгая зубами:

— Почему вы взяли меня из городского училища? Ведь я не провалился… Только потому, что у меня свидетельство было хуже, чем у Мартона?

Целый год молчал об этом Пишта, но теперь обида излилась горестно и горячо. Он стоял в выцветшей майке с короткими рукавами; руки его вяло повисли, точно парализованные. Уставившись куда-то в пространство, он твердил как одержимый:

— Почему? Почему? Почему? Почему?

Бумага в руке у Фицека громко зашуршала.

— Потому! Потому! Ты полоумный! — сказал Фицек, передразнивая сына. — Потому! Потому! Потому!..

Пишта оцепенело посмотрел на отца и замолк. Мысли мальчика устремились в ином направлении, и он отвернулся от скомканного свидетельства, которое стало для него уже «ерундой».

Старший брат Пишты Мартон сидел за столом и готовился к приемным испытаниям в пятый класс реального училища.

— Ну вот, опять завели музыку… еще, чего доброго, поколотит его, — пробормотал он, оглянувшись с неудовольствием. Но, увидев спину брата — как ерзают у него лопатки под выцветшей красной майкой, — Мартон вспомнил о чем-то, и сердце у него сжалось.

…В прошлом году Пишта учился в городском училище. Однажды Мартона — к несчастью брата, он был первым учеником в школе — вызвал к себе классный наставник Пишты.

— Что случилось? — спросил Мартон у мальчика, которого прислали за ним, но тот только угрюмо пожал плечами и пропустил Мартона вперед.

Мартон шел один по длинному вымершему коридору. Он отворил дверь первого класса и остановился на пороге. Битком набитый класс встретил его гробовым молчанием, на него уставилось пятьдесят пар глаз, сверкавших, как ему показалось, не очень дружелюбно. Классный наставник подозвал Мартона к высокой кафедре. Мартон поднялся к учителю. Внизу перед партами стоял Пишта, согнув плечи, опустив голову. С высокой кафедры он казался совсем маленьким.

— Почему ты не берешь пример с брата? — грубо спросил классный наставник Пишту.

Пишта стоял молча, опустив голову так же, как и сейчас, только тогда не спиной, а лицом к Мартону, и на ногах у него были башмаки, не то что сейчас: босой, переминается с ноги на ногу. Ученику городского училища не подобало ходить босиком. Пристыженный мальчик стоял перед классом и молчал.

А Мартон вместо того, чтобы посочувствовать Пиште, гордо взглянул сперва на классного наставника, потом на затаивших дыхание учеников. В окно впорхнул майский ветерок и взъерошил черные кольца его волос.

Учитель грубо крикнул на Пишту: «Убирайся на место!» — и приветливо кивнул Мартону: «Можешь идти, сынок».

Мартон поклонился и вышел, а Пишта поплелся между партами на свое место. Он был в этой же красной майке с короткими рукавами, только тогда она еще не выцвела, но так же, как сейчас, ерзали под ней его худые лопатки.

Тогда Мартон, едва вышел из класса, забыл обо всем, и, когда Пишту взяли из городского училища и снова отдали в начальную школу, он ни словом не вступился за брата — его это не тронуло. Но теперь, когда участь Пишты была решена — дальше учиться он не будет, — в душе у Мартона что-то шевельнулось.

Мать стояла возле открытого шкафа, делая вид, будто раскладывает белье, и молча наблюдала за всей сценой.

— Оставь ребенка в покое, — сказала она мужу, — он и без тебя еще хлебнет горя в жизни.

Г-н Фицек закивал головой и обернулся к жене.

— Спрячь эту дрянь! — сказал он и щелчком отшвырнул истерзанное свидетельство.

Г-жа Фицек подняла его с пола, сдула пыль, заботливо разгладила, потом сложила и сунула под белье к другим документам семьи.

— Ступай, Пишта, ступай, сынок, поиграй…

Г-н Фицек отвернулся, вздохнул, словно сказать хотел: «С вами говорить, что горох в стену лепить!»

Пишта вышел. С закрытыми глазами спустился он с четвертого этажа и, забравшись под лестницу, тихонько улегся в сумрачной нише. Задумался. Над головой слышался иногда топот ног. Кто-то спускался сверху, шел мимо к входной двери. Пиште видны были только ноги. Затем наступала тишина. А потом кто-нибудь входил в парадное. Рядом опять мелькали ноги, слышался топот над головой, все дальше, выше и замирал наконец.

Мальчик успокоился. Его охватила дремота. Он заснул бы даже, но на каменных плитах было холодно, его голые ноги покрылись гусиной кожей, и по спине побежали мурашки. «А, все ерунда!» — сказал Пишта и вылез из своего убежища. Он вышел из парадного на улицу. Дома стояли на сверкающем солнцепеке. Пишта даже зажмурился.

Дойдя до угла, он повернул на улицу Петерди. Сперва тихо и понуро брел к Городскому парку, потом пошел быстрей, в голове у него зашевелились мысли, зароились картины. Да, он осуществит давнишнюю мечту и попросится в цирк — воздушным гимнастом. Уговорит директора, чтобы взял его и выучил на акробата. Он будет заниматься усердно — каждый день, каждый час, каждую минуту, даже ночью! Мальчик радостно улыбнулся, высоко подпрыгнул, сделал в воздухе антраша и крикнул: «Гоп-ля!» «Вот удивятся-то, — подумал Пишта, — когда я стану акробатом…» «Гоп-ля!» — воскликнул он и снова высоко подпрыгнул.

Перед глазами возникли отец, директор школы, классный наставник, братья — Мартон, Отто, Банди, — все они сидят в цирке, разинув рты, и смотрят: вдруг замер оркестр, а он, Пишта, взлетает кверху в золотисто-желтом трико.

ГЛАВА ВТОРАЯ, из которой читатель узнает, почему скупая Шаролта Доминич не завела, а в конечном итоге завела шестерых детей

1

Однажды зимней ночью — это было десять лет назад — в доме, где снимал койку