Эдвин Поляновский. Сборник работ. Двухтысячные Известия О людях

Было у них три сына

Могилевская область. Кировский район, деревня Столпище. 1984 год. 12 октября.

На свекольном поле женщины нашли снаряд. Инженер по технике безопасности Леонид Лагойко уложил снаряд возле магазина и пошел звонить в милицию. Телефонограмму принял сержант А. Петрашевич, который перезвонил в военкомат. Прапорщик Караньков пообещал сообщить в войсковую часть.

Из райцентра до Столпищ — пятнадцать минут езды.

Инженер Лагойко вернулся сторожить снаряд. Прошел час, другой. Мимо проходили колхозники, и он попросил их еще раз позвонить. Снова отвечал Петрашевич, перезванивал Каранькову, и тот опять обещал сообщить саперам.

Прошло три часа, четыре. Стемнело. Мимо проходил «газик» председателя колхоза Солоновича. Инженер загрузил снаряд и возле правления бросил в цветочную клумбу.

Колхозного инженера не раз приглашали на курсы повышения квалификации в Минск, в Могилев, инструктировали и по поводу снарядов: в районе Столпищ шли жестокие бои, и земля начинена боеприпасами.

Ему, Лагойко, надо было просто запереть снаряд в сарае или амбаре.

12 октября была пятница, заканчивалась неделя, и в военкомате никакого сообщения саперам писать не стали.

15 октября, в понедельник, военкомат составил заявку на разминирование. Но в этот день не оказалось на работе машинистки, некому было отпечатать.

16 октября, во вторник, заявку на разминирование отпечатали, но некому было ее подписать: все офицеры военкомата уехали на занятия по командирской подготовке.

17 октября, в среду, и.о. райвоенкома А. Навроцкий заявку подписал и ее отправили в войсковую часть.

Заодно военкомат отписал и милиции: срочно (!) выставить оцепление возле снаряда. От военкомата до милиции — четыреста метров, ходьбы — меньше пяти минут. Военкомат отправил срочное предписание почтой. Письмо пришло в милицию через пять дней — 22 октября. Начальник милиции М. Зарубов адресовал письмо участковому милиционеру с резолюцией: «Для исполнения». Секретарь положила распоряжение в папку на имя участкового. Но участковый был в отпуске, и бумага забылась.

В войсковую часть депеша из военкомата пришла пораньше, чем в милицию, — 19 октября. Опять оказалась пятница, опять конец недели, заявку командиру части не показали, даже не зарегистрировали, бумагу перекинули в инженерный отдел, там она и затерялась.

Леонид Лагойко принес находку прямо в контору, на утреннюю летучку. Члены правления пожали плечами — вроде как глушитель, хотя и похож на снаряд. Лагойко отнес непонятный предмет обратно в клумбу возле крыльца.

Вся деревня обсуждала, что это — домкрат или глушитель от мотоцикла. В деревне 37 участников войны, 36 военнообязанных, прошедших армию. Даже если глушитель, но похож на снаряд, — все равно опасно. Конечно, ни один хозяин не позволил бы лежать ему у порога собственной избы. У конторы? Пусть правление и разбирается.

В начале двадцатых чисел ударили заморозки, трава пожухла, клумба оголилась, и снаряд стало хорошо видно.

26 октября (и опять была пятница, опять конец недели) возвращались из школы дети — Сережа Лютаревич, Валера Акушкевич и Игорь Кульмач. Семилетний, восьмилетний, девятилетний. Домой — как раз мимо конторы.

Дети подняли снаряд, опустили на бетонный выступ крыльца…

* * *

Следы взрыва обнаруживали в радиусе 150 метров.

Родители узнавали детей по остаткам одежды.

Валентина Михайловна Кульмач:

— Я в Подречье в магазине работаю. Дядька Евгений, подвозчик с фермы, прибежал: «Валя, едь быстро домой, там дети чьи-то взорвались». Я на велосипед, доехала до Столпищенского магазина. Шофер — навстречу. «Гриша, — говорю, — мой?» Он кивнул. Я с велосипеда упала.

Дальше помнит плохо. Люди рассказывали мне, как она пыталась бежать, ноги подгибались, она падала, потом поползла, потом просто катилась, боком, в сторону конторы.

— Очнулась — главбух и соседка под руки меня держат. К конторе не пускают. А я гляжу на ребятишек — моего нет. Опять отключилась. Мне говорят: «Твой Игорь дома». А потом я увидела — его портфель, осколками пробит, рукавичку увидела, капюшон от куртки по шву оторван. Шапка его на дереве… Часы отцовские, которые ему так нравились, не нашли: мы ходили как во сне. Купили новые, даже надеть не на что было. В гроб просто положили.

Ирина Романовна Лютаревич:

— Не пускали меня. Я прорвалась, сразу увидела: шапочка зеленая с белой полосой — Сережина, ботинок его. Меня успокаивают, держат: «Не твой, нет». …Я азбуку его на асфальте увидела — знаете, такая матерчатая, с кармашками для букв — для первоклашек. Порвана, кармашки пустые. Мне потом рассказывали, как я по асфальту на коленях ползала, буквы искала и в кармашки складывала…

Тамара Владимировна Акушкевич:

— Когда я Валеру рожала, должна была умереть. Роды — искусственные. Подключали искусственную почку, давление смогли сбить только до двухсот пятидесяти. В реанимации потом очень долго лежала.

…Я в этот день мыла окна, соседка зашла: «Тамара, не бойся… у тебя несчастье». Я подумала — с мамой, никак не думала, что с Валерой что-то. «Твоего сына, — говорит, — убило». К правлению я из всех последняя прибежала. Народу полно, следователи, фотовспышки. Валя Кульмач на коленях стоит, ее под руки держат. Ира Лютаревич ползает, азбуку собирает и в ранец Сережин складывает, рядом сердце на асфальте лежало, она и его — в ранец. Тут мама подошла ко мне, плачет, руки в крови. «Где Валера?» Она говорит: «Валеры больше нет». Потом, позже, я просила: «Пойдем, соберем, что осталось». — «Там нет ничего…».

Тамара Владимировна достает пластмассовую коробочку, в ней — номерок Валеры в родильном доме: утро — 6.40, вес — 3300. Еще хранит в коробке светлые волосы — Валеру постригли в первый раз.

…Сразу после взрыва приехали саперы. Наехала милиция. Районное начальство. На другой день появилась пожарная машина, смывала все вокруг. Смывала, но не смыла.

По ночам беспризорные собаки слизывали кровь.

По утрам матери погибших приносили на асфальт цветы.

* * *

Зачем я писал этот материал? Знал же, что в той стране, под властью очередного генерального секретаря ЦК КПСС, его не опубликует ни одна газета. Я прогонял со страниц ночных собак, рассеивал другие безнадежные строки. Но не в них было дело, любые дикие подробности были бы не опасны для публикации, если бы сдвинуть вину на самих детей и, конечно, на проклятую войну.

А куда же все-таки подевалась заявка на разминирование снаряда? Ее нашли на второй