беспомощной. Хотелось лечь, свернуться в клубочек и чтобы меня пожалели, но на это просто не имела право. Понимала, что я одна посреди ночи в глухом и страшном лесу, а Мороз умирает. Может умереть, если я его не спасу.

Замерев, я сделала глубокий вдох, но на медленный выдох времени не было. Быстро снимала с себя шубу и расстилала ее прямо на снегу, чтобы осторожно перетащить на нее пса. Он даже глаз не открыл, но плакать и стенать было некогда. До избушки его точно не дотащу, да и не найду ее ночью в лесу-то, а вот до бурелома запросто доберемся.

     Холод проникал под кожу, ложился стеклом на волосы, рисовал иней на ресницах, а я упорно тащила пса к бурелому, уже не чувствуя собственных рук. На снегу оставался примятый след от шубы. Зло растирала слезы по щекам, что никак не хотели останавливаться. Эх, луна, помоги мне да придай сил, дай смелости…

     Оказалось, что за буреломом пряталась небольшая пещера. Видимо, именно в ней медведь и спал зимой, а разбойники его растревожили, подняли, а убить так и не смогли…

     Расположив шубу с Морозом в самом дальнем углу пещеры, я попыталась понять, дышит ли он. Вроде бы дышал, но настолько тихо, что страшно становилось. Ничего не могла сделать, пока он псом был обращен, однако дозваться Мороза не получалось. Я просто не могла понять, где именно у него рана. Если б поняла, так сразу бы и вылечила.

     Не зря меня король у родителей отобрал да королевство наше захватил. Прознал как-то ирод старый тайну, которую папенька и маменька скрывали ото всех с самого моего рождения. Прознал да захотел меня себе забрать, чтобы вечно молодым быть да вечно здоровым. Слезы мои лечебными были, сколько себя помню, да только ничего у короля не получилось. Не желала я ему помогать, а от желания моего все и зависит. Коли хочу я помочь человеку, так слезы любую хворь вылечат, а не хочу – ничего не изменится. Потому и стала я для короля совсем бесполезной, ненужной, что дочкам отдал на растерзание и позволил на верную смерть отправить. Проклинала я себя за это чудо-чудное, но теперь только на него положиться и могла. Если Мороза не спасу, то и мне жить незачем.

     Холод начал кусаться. Я осторожно осматривала пса, но понять, где рана, так и не смогла. Срочно нужна была вода, чтобы промыть шерсть, а еще огонь, чтобы не умереть от холода. Этим и занялась, подбадривая себя всевозможными позитивными мыслями.

     Собирала ветки для костра, ломала елки, сплетая из зеленых лап импровизированную дверь. Еловые ветки отлично закрыли собой вход в пещеру, в которой с каждой минутой становилось все теплее. В самой пещере среди сухой травы я нашла покореженный котелок, в котором растопила снег, ржавый обломок меча и несколько сухих веток. Переживала, что не получится разжечь огонь, но, помучавшись немного, своего таки добилась.

     Оставалась последняя проблема – промыть шерсть, что постепенно начала оттаивать. Придвинувшись к самой собачьей морде, гулко выдохнула, едва ощутила, как шершавый язык слегка коснулся моего носа. Глаза пса немного приоткрылись, а я не смогла не улыбнуться. С трудом сдерживала слезы, понимая, что они мне еще понадобятся. Стыдно было раздеваться рядом с Морозом, несмотря на то, что он находился в облике собаки, но пришлось, потому что промывать шерсть больше было нечем. Сняв с себя кофту, я с помощью обломка меча разорвала ее на две части, пропитала кусок водой из котелка и начала осторожно прикладывать ткань.

     Возилась долго. Раны тоже нашла – несколько штук. Глубокие порезы от когтей кровоточили, а пес вздрагивал каждый раз, когда я к ним прикасалась. Вздрагивал, но не скулил, ни звука не проронил. Только рык иногда из его пасти вырывался, если совсем больно надавливала. А по-другому не могла – раны хорошо нужно было промыть.

– Вот так, Морозушко. Вот так. Больше и не трогаю, – погладила я его по голове, усаживаясь рядом. – Ты только не вставай, слышишь? Я сейчас плакать буду, а ты не вставай, не двигайся ни за что. Нужно так, понимаешь? Мне поплакать нужно, а тебе полежать спокойно.

     Не знала, слышал ли меня да и понял ли, – глаза снова оставались закрытыми, но дыхание выровнялось, стало легче, что ли. Так я и уселась рядом, взяв в руки оставшуюся часть от кофты. Уселась и начала вспоминать абсолютно все плохое, что со мной происходило. Вспоминала, как солдаты в королевство ворвались. Как меня от родителей оттаскивали. Как я их искала долго потом, да не нашла и оплакивала и днем, и ночью.

     Вспоминала, как король меня замуж брал да ночью после заключения брака пришел. Как пытал потом долго, когда осознал, что плакать для него я не буду. Как падчерицы издевались и, словно дворню, гоняли по поручениям да всю работу выполнять наказывали. И как в лес ехала, думая, что на том моя жизнь и закончится.

     Наверное, я выплакала абсолютно все слезы, которые так долго в себе держала. Выплакала все страхи, насквозь пропитывая кусок ткани солеными каплями. Осторожно прикладывала ткань к ранам и изо всех сил молилась великому сказочнику, чтобы помогло. Потому что не смогу, потому что страшно, потому что впервые за долгое время я снова кому-то нужна. Потому что…

– Я тебя люблю, – прошептала, укладываясь рядом с Морозом на свою шубу. Обнимала его, свернувшись калачиком. – Не оставляй меня, пожалуйста. Не умирай. Я без тебя не смогу.

5

Эпилог

     Я словно качалась на волнах. Казалось, что весь мир вокруг плывет, а я плыву вместе с ним, утопая в теплом мареве. Просыпаться не хотелось совсем. Наверное, я все-таки замерзла, раз кажется, что жарко, как у печки. А может быть, наоборот, заболела и температура настолько высока, что уже не морозит. Сгораю. Сгораю, чтобы никогда уже не взглянуть на солнце, не обнять Мороза.

– Василисушка, ты как? – раздался рядом шепот Деда Мороза. Ну, правильно, вот и глюки уже пришли. Помирать, значица, скоро. – Василиса, у тебя ресницы вздрагивают. Открывай давай очи свои ясные да переставай меня пугать. И так уже страху натерпелся, когда тебя рядом нашел – всю в крови измазанную да холодную, словно ледышку.

     Чужие губы показались невыносимо горячими. Они вначале коснулись кончика носа, а потом – словно не удержавшись – легонько прошлись по моим губам. Тут-то я глаза и открыла.

– Живой! – просипела, прокаркала.

     Горло нестерпимо болело, будто пленкой покрылось, а легкие хрипели, булькали. Вот точно заболела. Как есть заболела!

     Не могла пошевелить ни руками, ни ногами. То ли оттого, что Мороз меня в обе шубы