Валентин Одоевский Семь дней бармена 2

Стакан наполовину пуст (вместо пролога)

Уже много воды (и ещё чего покрепче) утекло с того момента, как я впервые встал за эту стойку. Ей можно хоть при жизни памятник ставить. Хотя, в сущности, она сама им и является. Столько разных лиц и судеб выпало на её долю принимать. Если б этот большой кусок дерева был бы жив, то вполне мог бы написать не хилый такой роман-драму. А может даже и диссертацию по психологии или психиатрии, ибо такие кадры иногда попадаются…

Но, поскольку из соображений профессиональной чести, так сказать, и неумения что-либо держать, кроме как клиентов и бутылок на себе, – такая почётная, надеюсь, миссия достаётся мне!

Когда-то я уже говорил, что работа бармена до жути напоминает работу психолога. В отличие от последнего, правда, у меня есть легальная возможность и полное право налить пациенту… в смысле, гостю, чего-нибудь крепкого… лишь бы у него деньги были… хотя, конечно же, не всегда. Я же тоже человек, как никак.

Одна моя знакомая недавно заметила, что я изо-дня в день наблюдаю полный цикл течения человеческой жизни. Вот приходит ко мне клиент, кладёт на стойку купюру, заказав, допустим, водки. Я ему, разумеется, наливаю полную рюмку – жизнь зарождается. Он смотрит на неё своими грустными, усталыми глазами, красными от недосыпа и стресса, и поднеся ко рту, ловким движением опустошает, – жизнь пронеслась. Вроде бы, конечно, ничего необычного. Однако, практически, за каждой такой рюмкой стоит рассказ длиною в целую человеческую жизнь. Пусть это может быть даже какой-то небольшой её отрезок. Пусть даже конкретный случай, что был, например, вчера. Всё равно – это жизнь. Это переживания, это страдания человека! Последнее слово здесь очень важно, поскольку, не все те, кто ходят по заведениям, в подобных которым я работаю, – беспробудные алкаши и тунеядцы. Вовсе нет! Это добрые и искренние люди, нередко одинокие. Вот и ищут они спасения своей души в стакане. Тут уж всё от человека зависит. Кто-то выплывает, кто-то тонет… Человечность от этого в них не пропадает. Я это стараюсь помнить.

Все люди разные. Всякий из них по-своему интересен, а уж когда пьянеет – особенно!

Я мог бы рассказать здесь очень о многом и о многих. Тем не менее, хотелось бы вспомнить о семерых людях, что особенно врезались в мою память. Кто-то из них пришёл лишь однажды, кто-то до сих пор заходит, а кто-то даже сейчас сидит за столиком напротив, улыбаясь мне, потому что видит, как я рассказываю всё это вам, и знает, ведь, что про него тоже пойдёт речь!..

Король часов

Он заходит нечасто.

В основном, глубоким вечером. Вечно с растрёпанными седыми волосами, в старомодных очках, с лёгкой щетиной на лице, отсвечивающей «серебром», в потёртом холщовом пиджаке, который, кажется, никогда не меняет.

Как правило, он молчалив. Аккуратно садится на барный стул, кладя на стойку купюры и заказывает бокальчик «Греми»¹ без какой бы то ни было закуски. Пригубив, примерно, половину содержимого, мой гость лениво достаёт из кармана пиджака какие-нибудь наручные часы, небольшую отвёрточку, записную книжку с засаленными страницами и какой-то огрызок карандаша. Со всем этим нехитрым набором он аккуратно принимается ковыряться во всех этих маленьких механизмах, то и дело что-то чёркая у себя в книжке.

Надо сказать, что часы у него всегда разные. Бывают недорогие – на кожаном ремешке, с поцарапанным стеклом и простой батарейкой внутри. Бывают и необычные – со звеньями, несколькими стрелками под стеклом и массой разных шестерёнок, плат и прочей невидали, что под стать понять лишь такому королю часов, как мой гость.

У меня редко получается с ним пообщаться. Он всегда сосредоточен на своей работе, иной раз даже допить свой заказ забывает. Если нам и удаётся поговорить, то это ограничивается набором пары дежурных фраз, изредка каким-нибудь анекдотом.

Обстоятельная, так сказать, беседа у нас с ним случилась лишь однажды. Тогда он был, на удивление, уставшим, глаза красные от недосыпа, щетина внешне напоминала серую наждачную бумагу, да и сам он пил больше обычного.

– Что-то случилось? – спросил я тогда, подливая ему в бокал ещё «Греми».

Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом сквозь очки, поднял бокал и тихо пробасил:

– Твоё здоровье, бармен!

Бокал тут же был залпом опустошён. Гость поставил его на стойку и продолжил:

– Что б тебе никогда не приходилось чувствовать чужую боль!

– Хех! – усмехнулся я. – Я с ней, считайте, каждый день живу, чего уж тут?

– Ты не знаешь о чём говоришь, – тяжело сказал он, опустив голову к открытым часам, в которых ковырялся.

Я подлил ему ещё коньяка, а гость говорил, не поднимая на меня взгляд:

– Понимаешь, часы – это жизнь. Вот их остановишь иной раз, и всё – как будто мир вокруг тебя остановился. А завёл их – как будто снова всё на местах. Это ж, знаешь, как… как хирургическая операция на сердце. Каждый, даже самый маленький, механизм важен. Вот, взять хотя бы эти часики.

Он кивнул на часы, что лежали на стойке.

– Тут всего-то надо батарейку новую вставить. Фактически, чтоб ты понимал, пересадку сердца сделать. Но я-то вижу, что тут не только в этом дело. Вон – шестерёнка проржавила, надо новую найти. Да вот незадача – где ж такую взять? Это ж полностью ручная работа! Произведение искусства, а не часы! Честно говорю. Но вот-с… придётся вручную её делать… самому!.. И то, не факт, что она подойдёт под остальные механизмы. Как там в кино говорят? – «да прибудет с вами Сила!»? Вот. Да прибудет со мной хирургическая операция! Или ювелирная?.. Не суть, всё равно близко!

Он отпил немного коньяка, что-то черканул у себя в книжечке, а затем тяжело посмотрел на меня:

– А, вот, про жизнь, кстати, я не просто так, красного словца ради, говорю. Это ж правда. Пару лет назад, помню, принесла мне женщина часы. Хорошие такие, фирменные, добротные. Надо было стекло заменить, ну и завести снова, а то не шли чего-то. С первым пунктом проблем вообще не возникло. А вот завести… вскрываю – всё в порядке! Все механизмы целые, смазанные, даже батарея свежая. Думаю, что ж не так? Я их и так, и эдак – ничего. Приходит эта женщина забирать их, значит. Я говорю, мол, проблем не обнаружил, но не заводятся и всё. Спрашиваю, может отжили они своё, мол, сколько им уже? А она мне, дескать, да не больше двух лет, муж носил, да только разбился он в аварии недавно, часы на нём были. Вот, говорит, решила починить их в память о нём. Меня аж передёрнуло, понимаешь? Это не часы, это, считай, кусок человека мне принесли! Стрелки-то, видать, остановились, когда его сердце прекратило стучать. Умерли, то есть, вместе с ним – и тут уж никакой реанимации