прежнего и попытались спрятаться под одеялами. Девушка пощекотала вначале одного, потом переключилась на второго ребенка.

‒ Все, спите, а мне пора, ‒ она заново расцеловала детей и зашагала к двери, но не ушла, а замерла около открытой двери. ‒ Панда раз, и панда два…

‒ Мы ‒ команда: ты и я, ‒ за нее продолжили дети.

‒ Спокойной ночи, я люблю вас, ‒ и она прикрыла дверь.

‒ И мы тебя любим, ‒ также хором ответили дети. ‒ Мама…

Последнее слово каждый из них прошептал еле слышно, затаив детское дыхание и заставив свое маленькое сердечко перестать биться всего лишь на миг, чтобы оставить втайне то, что они считали своей самой главной мечтой в их жизни. Они верили, верили с улыбкой на лице, что она обязательно сбудется. И из-за этого мысли двоих маленьких людей, так рано ставших ненужными никому, были далеко от сна.

‒ Дашка, ты тоже хочешь, чтобы она стала нашей мамой? ‒ первым заговорил мальчик, повернувшись в сторону кроватки, стоявшей напротив, где лежала девочка с черными, как смоль, волосами, и так похожая на него самого.

‒ Конечно, а ты, Паша? ‒ девочка задала ему такой же обратный вопрос.

‒ Да, очень хочу. Только она любит нас так, как бы могла полюбить наша настоящая мама.

Разговор стих резко, так и не успев развиться. Вскоре в комнате хозяйствовала тишина, разделив свою власть с мирным сопением четырехлетних малышей. И никто их них не догадался, что за тонкой картонной дверью каждое их слово слышала неприкаянная душа, истерзанная и одинокая, нашедшая в этих маленьких сердечках родственный отклик, что заставлял держаться ее в этом мире и помогал залатать рваные раны. Девушка смахнула слёзы и зашагала по коридору.

***

Ева

‒ Ева Александровна, к вам опять та женщина, ‒ ординатор Оля просунула голову через приоткрытую дверь и смотрела на меня пытливо и немного виновато, ожидая моего ответа.

Рабочий день давно закончился, только на моем столе копилось и покрывалось пылью столько дел, на которые нужно было написать отчет, но мне катастрофически не хватало времени. Нам всем приходилось засиживаться вот так допоздна, чтобы удовлетворить требования чиновников из министерства, которые были весьма далеки от реального положения дел в больницах на самом деле. Они присылали нам свои указы всё с новыми и новыми требованиями, которые мы должны были выполнять неукоснительно. Взглянула на часы, которые я носила с тех самых пор, как отец застегнул их на моей руке в честь значимой только для меня даты. «Смотри на них и знай одно, что они всегда идут только вперед» ‒ сказал он потом.

Стрелки показывали почти десять минут девятого. Засиделась я, однако.

‒ Оля, ты знаешь мои правила. Надеюсь, не нужно их тебе повторно напоминать? Не первый же день работаешь. Я не общаюсь с родителями своих пациентов, ни бывших, ни настоящих, ни будущих, если нет на то особых причин и срочной надобности, ‒ отчеканила я свою позицию. Вот закончу начатый отчет по этому пациенту и домой.

‒ Просто она приходит уже почти месяц, каждый день, ни один не пропустила. Сегодня вообще расплакалась и отказалась уходить, пока вы не выйдете и не поговорите с ней. Даже старшая медсестра не понимает, как поступить в данной ситуации. Выгнать рука у них не поднимается, все-таки, пожилая женщина. Меня саму так вообще совесть потом замучает, ‒ девушка виновато опустила голову, ожидая от меня словесной трепки.

Я обреченно вздохнула. Вот из-за таких вот случаев я и отказалась встречаться с родителями своих подопечных. Без надобности. Они сперва нагло добивались моего согласия на осмотр или лечение, пренебрегая всеми правилами, которые существовали. Затем начинали отмалчиваться и врать. Родители всегда не договаривали правду, обманывали. Смотрели в глаза врачу, которому доверяли жизнь своего ребенка, и врали, ни капельки не краснея, не понимая до конца, что это может привести к фатальной ошибке. Когда их ловили на лжи, то они нападали первыми, обвиняя нас во всех грехах. Ведь виноваты все вокруг, кроме самих…

Я больше верила ребенку, его анализам, а также анамнезу, который собирала сама или поручала интерну. Поэтому каждый год в отделении детской хирургии появлялся молодой ординатор, или молодая, как попадется, мозолящий глаза мне и всем остальным. Ему или ей я доверяла общение с родителями. Мне их хватало и за глаза…

Задумалась и потеряла драгоценные минуты, которые могла потратить на написание отчета о проведенной операции. Давно бы закончила уже. Интерн до сих пор находился в кабинете, терпеливо ожидая моего вердикта.

‒ Пусть ждет или обращается в приемный покой. Я не собираюсь идти у них на поводу, ‒ Сколько их таких, которым всегда что-то от меня надо? Я нахмурилась, вспоминая особо отличившихся «больных».

Мне уже «немного» за тридцать, практикуюсь несколько лет и считаюсь одним из лучших детских хирургов, пусть наша больница и не находится в главной столице. Это не мешает и столичным приезжать в наш город. Я сама решила работать в этом тихом и спокойном городке после многих лет учебы, прохождения интернатуры и ординатуры, пару лет попрактиковавшись у лучших хирургов нашей страны. Начиная с того времени, когда я выбрала специализацию детская хирургия, мне пророчили неплохое будущее. Красотой я не блистала, но и уродиной не была, мозги мои были на месте, хотя в одно время я их чуть было не потеряла, на свидания не бегала, а упорства у меня хватало лихвой. После окончания школы учеба для меня была на первом месте. Я не вылезала из библиотеки, бегала по многочисленным семинарам, выписывала кучу медицинских журналов. Свою будущую специализацию я выбрала сразу, как только узнала о поступлении в медицинский институт. После окончания первого курса устроилась ночной медсестрой в отделение детской хирургии в одну из лучших клиник, спасибо папе, помогал во всем, подключая все свои имеющиеся связи. Не высыпала, не доедала, но к своей цели шла упорно, не используя фамилию отца. Всем говорила, что просто однофамильцы. Правда, в общежитии жить отказалась, да и папа был против. В своей группе нашлась еще одна девушка, интересовавшаяся только учебой. Она приехала из какой-то глубинки, золотая медалистка. Познакомилась с ней поближе и предложила ей жить в квартире вместе, в обмен на еду, точнее за ее готовку. Я плачу за съем жилья, покупаю продукты, благо в деньгах я не испытывала стеснения. К моему предложению она отнеслась настороженно, чуть ли повертев пальцем у виска. Но мои доводы ее убедили, да и отец помог в переговорах.

В общежитии жили по три, даже по четыре человека. Шум и гам были постоянными сопровождающими, многие даже имели время на