любом участке.

И все-таки Штырляев, командир конной сотни, замыкающий всю колонну, решил рискнуть: уж очень в этот день пекло солнце. А может, просто устали конники от бессонных ночей, от беспрестанных боев — только разморил их полдневный зной. Под однообразный цокот копыт стало клонить ко сну. А река рядом. Да и спуск, как нарочно, удобный. Обычно до воды добраться нелегко: круты, обрывисты берега Белой.

Осмотрелся Штырляев — вроде все спокойно. «А! Была не была!» — подумал он и разрешил бойцам искупаться.

Конники быстро спустились к реке, разделись — и в воду! И вдруг слышат отчаянный крик командира:

— По коням!

На берег выбраться успели, похватали одежду, а одеваться поздно, белые уже близко. Недолго думая, схватили бойцы шашки и нагишом вскочили в седла. Через минуту они уже мчались навстречу белогвардейцам.

Командовал белыми кавалеристами опытный офицер, но даже ему не случалось видеть такого: на горячих конях мчатся голые всадники со сверкающими на солнце клинками. Вот они уже врубились в центр вражеского отряда, начали обходить его с фланга.

Бой длился недолго — враг позорно бежал. А бойцы вернулись к реке, оделись и как ни в чем не бывало продолжали путь.

Блюхер выслушал донесение о «голой атаке», пряча в уголках губ улыбку. Начальник штаба, человек пунктуальный до придирчивости, учтиво, но настоятельно предложил главкому:

— За такое самоуправство надо наказать командира сотни.

Блюхер молчал.

Конечно, наказать было за что. Только ведь, если бы о таком «нарушении дисциплины» узнали партизаны, оно бы, пожалуй, могло немалую пользу принести, внушить уверенность в своих силах.

— А ты как считаешь, Николай Дмитрич? — обратился он к командиру троичан. — Уж если в таком виде одержали победу, как же будем бить врага, когда появится настоящее обмундирование и вооружение! Так ведь? Надо бы об этом случае всем объявить.

— Как объявить-то?

— Ну, слухи быстро долетают…

— Это верно, — вздохнул Томин, — чего-чего, а слухов хватает.

Блюхер нахмурился. Он знал, о чем говорит Томин.

В деревнях, через которые пришлось проходить, чего только не наслушались; Москва пала, Питер взят, Красная Армия полностью уничтожена. Да мало ли самых невероятных россказней гуляет по округе с легкой руки белогвардейцев.

Знают бойцы, что все это заведомая ложь, но и она отравляет душу. Глядишь — в минуту слабости и закрадется назойливая мыслишка: не напрасны ли все усилия, может, и в самом деле одолели беляки?

— Вот бы газету нам, — мечтательно произнес Томин. — Или хотя бы листовки печатать.

— Да, — согласился главком. — Это было бы здорово! Ведь людям так нужны добрые вести, — он не договорил, послышался цокот копыт. Лихо осадил коня Иван Каширин. Он был, как всегда, подтянут и бодр. Но, судя по осунувшемуся лицу, и ему нелегко давался поход.

Поздоровавшись, Каширин рассказал, что произошло недавно в одной из артиллерийских батарей.

Отбив очередную атаку белогвардейцев, артиллеристы двинулись вдогонку за колонной партизан. Пятерка орудий благополучно выбралась на дорогу и покатила вслед за своими. А расчет шестого орудия замешкался. И вдруг рядом разорвался снаряд. Белые нежданно-негаданно начали обстрел. Артиллеристы залегли. А лошади с перепугу понеслись с орудием в сторону белых. Что делать? Ведь у партизан каждая, даже потрепанная, пушка на счету. А эта почти новая.

— За мной! — скомандовал командир расчета Пивоваров.

Через несколько минут артиллеристы увидели на лесной просеке партизанское орудие, Но возле него — белые. Стрелять опасно: можно ранить лошадей. Тогда не вытащить орудия. Как же быть?

Две гранаты полетели по обеим сторонам упряжки. Белые бросились наутек. Артиллеристам только того и надо. Трое из них — в седла. Двое — на передок орудия. И — вскачь!

Через полчаса расчет уже катил рядом с остальными орудиями. Ничего, мол, особенного не случилось…

Блюхер и Томин переглянулись, и наверно, оба подумали об одном и том же. Бойцам тяжело. Очень тяжело. Никто не знает, когда выйдут к своим. Никто не знает, сколько еще идти. Где же найти силы, чтобы выдержать это постоянное напряжение? Где почерпнуть уверенность: одолеем, дойдем?

Только в собственном мужестве, в отваге товарищей. За примерами не далеко ходить. Ведь как тяжко ни приходилось, а все атаки отбиты. Даже беженцы уже не раз давали отпор врагу. И «слабосильная команда» из легкораненых при случае сражается не хуже лихих боевиков. Вот они, добрые вести, о которых должен знать каждый боец.

Но как рассказать об этом бойцам, если колонна растянулась чуть ли не на двадцать километров?

Блюхер подозвал ординарца:

— Начальника связи ко мне!..

Медленно движется партизанская армия. А вдоль колонн то в одну, то в другую сторону мчатся всадники, бойцы связи. Они доставляют в отряды приказы главного штаба. А из отрядов — донесения командиров. Главком знает, что происходит в каждом отряде. А теперь об этом будут знать и бойцы.

Все сведения собираются в главном штабе. А оттуда их разносят по всем соединениям бойцы связи.

Вьется, уходит вдаль дорога, петляет с перевала на перевал, все дальше в горы уходит партизанская армия. Идет вереница беженцев. Шагают усталые пехотинцы. Катят потрепанные орудия. А вдоль колонны из конца в конец скачут связные — летучая почта. Улыбаются бойцы, распрямляют усталые плечи, когда слышат добрые вести.

И светлеет лицо главкома, когда он узнает об этом.

ПЕРЕБЕЖЧИК

Блюхер уже свернул было к деревне, где расположился штаб, когда неподалеку, за березовой рощей, послышались крики. Потом прогремел выстрел. Главком пришпорил коня и через минуту увидел группу партизан, окруживших кряжистого седобородого казака.

— Что тут у вас?

— Да вот подарок с неба свалился, — ответил один из бойцов. Остальные сдержанно засмеялись.

— Перебежчик, что ли?

— Он самый. Только уж больно занозистый. Вынь да положь ему штаб: требует, чтоб его туда проводили. Будто там только его и ждут.

— А зачем тебе штаб, дедушка? — спросил главком.

— Ты проводи меня, а уж зачем — это я главнокомандующему буду докладывать.

— Ну что ж, докладывай. Выходит, вовремя я подоспел, — сказал Блюхер.

Перебежчик придирчиво оглядел его с ног до головы, от запыленных сапог до солдатской фуражки. Потом вытащил из-за пазухи затрепанную газету и протянул Блюхеру,