ЧЕЛОВЕК С ЖЕЛЕЗНЫМ ОЛЕНЕМ Повесть о забытом подвиге А.А. Харитановский

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ЛЕДЯНОМ СКЛЕПЕ

Сначала над темно-серым горизонтом возникли огненно-желтые полосы. Они, как зарево далекого пожара, охватили часть неба — и вдруг из пламени выскочил приплюснутый и оттого кажущийся непомерно широким красный солнечный диск.

Он тотчас исчез. Потом появились сразу два солнца. Одинаковые красные шарики подпрыгнули над снежными наметами, над торосами, словно подброшенные рукой невидимого жонглера. Вот они начали сближаться и слились в один огненный шар.

Ночное однообразие скованного полярной стужей моря сменилось непомерной хаотичностью. Вставшее солнце будто взрыло своими лучами покрытые снегом поля, разорвало их, подняло и сгрудило. За уходящими на восток валами чуть-чуть синела полоса островной земли.

В то апрельское утро 1930 года восход осветил распластанную на льду фигуру человека. Произошло это в Печорском море, на 69° северной широты, в ста пятидесяти километрах от Югорского полуострова…

Человек лежал неподвижно, навзничь, укрытый в олений комбинезон и торбаса. Мех одежды, обнаженную голову, бороду и усы покрывал густой серебристый иней. Лоб и виски перехватывала темная кожаная повязка.

Рядом над грудой сбитого снега трепыхал красный выцветший флажок, привязанный к никелированной изогнутой трубке.

Глаза человека, большие, серые, были устремлены на флажок. В их расширенных зрачках яростный протест мертвящему умиротворению северной природы, всей ее жестокой безмерности.

Сдвинутая линия бровей, прикушенные губы и застывший взгляд выражали страшное напряжение сил. Но жило лишь лицо — тело сковывал странный паралич.

По следам, которые тянулись с запада, можно было судить, что минуло не более суток, как он пришел на это место. Рядом с размашистым шагом пролегала какая-то узкая рифленая колея.

Человек глубоко вздохнул и попытался шевельнуть головой. Капюшон позванивал и поскрипывал. Новым усилием он все-таки повернул голову и увидел трещину. Она пробегала прямо под ногами. От разлома расплылись языки сероватой наледи. Водой пропитался и снег.

Примерз! Намокшая одежда застыла и превратилась в склеп!..

Человек попробовал поднять руки, но и они скованы. Тогда он втянул их из рукавов внутрь… Комбинезон на груди затрещал, и из меха высунулось лезвие ножа. Пальцы судорожно сжимали тяжелую костяную рукоятку. Тут же последовал удар. Еще и еще — сталь звенела о лед.

Страшно промахнуться: острие скользит почти по одежде, с каждым взмахом все глубже уходя под спину.

Холодной отточенной голубизной сверкали скулы торосов. Ждали: вырвется человек или превратится в один из них?

…Прошло уже несколько часов. Охотничий нож миллиметр за миллиметром обрубал цепкую хватку мерзлоты.

Внизу хрустнуло, будто сломался хребет. Мужчина покачал плечами и осторожно приподнялся; на спине, как ранец, повис кусок выколотого льда.

На тонких губах мелькнула улыбка, блеснули крупные белые зубы. Смахнул с бороды иней, потряс длинными волосами, стянутыми лакированным ремешком.

Оставалось выручить ноги, вернее, торбаса.

Ледяная крошка разлеталась под энергичными ударами ножа, вспыхивала искрами в лучах солнца…

Попробовал привстать. И наконец, поверив, что свободен, выпрямился. Облегченно вздохнув, шагнул через «корыто», которое чуть не стало его вечным ложем.

Он был среднего роста. Вьющиеся волосы космами падали на откинутый назад капюшон. Окладистая борода и усы не старили продолговатого с правильными чертами лица; на вид ему лет двадцать пять, самое большое двадцать семь.

Постукал рукой о руку, попрыгал, чтобы разогнать кровь. Что-то вспомнив, торопливо повернулся к снежной куче с флажком. Стал раскидывать ее. Из сугроба выглянул велосипед!

Флажок, оказалось, был прикреплен на руле, отогнутом круто назад и оттого похожим на козлиные рога. И вся машина имела необыкновенный вид. Ярко-вишневая окраска, емкие багажники-чемоданы, один сзади, другой перед сиденьем. Утолщенная и низкая рама с двойной передней вилкой. Очень широкое с усиленными пружинами седло. Над колесами сияли никелированные крылья, а впереди выставился трехцветный масляный фонарь, красный, зеленый и белый. Сбоку привязана пара скатов и винтовка.

Человек внимательно осмотрел машину, очистил от снега детали. Потом снова принялся за себя. Он шлепал рукояткой ножа по одежде, по бокам, по рукавам, стремясь размять мех. Но что делать с ледяным «ранцем»? Попробовал потереться спиной о торос. Сразу же послышался треск рвущейся кожи…

Путник, поеживаясь, принялся расстегивать задний багажник. Вынул начатую мороженую треску. Долго к ней примерялся глазами. Сначала разделил рыбину на четыре части, а потом снова прикинул и отрезал лишь осьмушку. Пошарил еще в багажнике, нашел прессованную галету. Покрутил ее в руках, вздохнул и, завернув в платок, положил обратно.

Завтрак, а по времени обед, был очень скуден, и велосипедист явно стремился растянуть его. Он жевал неторопливо, с наслаждением, кроша рыбье мясо на тоненькие извивающиеся стружки.

Закусив, стал собираться в путь. Раскрыл картонную папку. В ней оказалась потертая карта морского побережья от Архангельска до Югорского Шара. Он долго разглядывал многочисленные крошечные островки, рассыпанные на юге Печорского моря. Отстегнул от пояса массивный компас и, отметив направление на видневшуюся вдалеке землю, встал.

Прежде чем взяться за руль, оглянулся на усыпанную клочками меха ледяную яму…

Шли часы, а остров вроде бы и не приблизился. Там, где попадался ровный лед, садился на велосипед. Но задубевшая на морозе одежда стесняла движения, и приходилось часто спешиваться.

Медные лучи садящегося солнца удлинили до неестественности тени. Равнина моря стала казаться еще изрезаннее.

Подул встречный ветер. Откуда-то свалилась снежная завеса и отрезала свет. Велосипедист, всматриваясь в заструги, наметенные почти параллельно берегу, проехал еще с километр. У гряды торосов остановился. Ссутулив плечи и отвернувшись от ветра, он поставил машину по направлению движения и стал зарывать ее. Вскоре на виду остался лишь флажок. Тут же рядом принялся рыть логово. Из наста нарубил топориком пластин и выложил вокруг барьер.

Утром поднялся с посеревшим измятым лицом: промокшие торбаса не грели,