включите, там комендант все объявляет, — без обычной своей вежливости отмахнулся от соседки председатель, затаскивая меня по лестнице выше.

— Это что же, война? Ой Боженьки, это же с нами будет?! — голос Гали, готовый сорваться на причитания, был заглушен хлопком дверью нашей квартиры.

— Катя! — крикнул Добрук. — Я его привел!

В квартире уже был разгром. Вещи валялись на полу и на стульях, висели на дверцах открытых шкафов и тумбочек. Мама, которая в это время обычно бывала еще на работе, спешно упаковывала чемодан, что-то бубня себе под нос. Вид у нее был настолько обеспокоенный и несчастный, что я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Мама, что такое?! — от волнения мой голос сорвался, и одна слезинка таки покатилась по щеке.

— Не ной, парниша, будь мужиком, — одернул меня председатель. — Давай, помоги маме. Чтобы через десять минут был внизу. Все.

Он вышел, захлопнув за собой дверь, и оставил меня наедине с матерью. Не успел я ничего сказать, как впервые в жизни получил от нее пощечину.

— Как ты смеешь в такое время разгуливать без коммуникатора?! Ты смерти моей хочешь?! — в истерике вскричала она, раскрасневшись от волнения.

— Мама, я… — промямлил я.

— Ой, Дима! — в тот же миг забыв о своем раздражении и вздохнула с облегчением, она заключила меня в объятия. — Где же ты был, а?! Я уже все оббегала, всех соседей обзвонила. Разве можно быть таким безалаберным, а?

— Мама! — оказавшись в материнских объятиях, я совсем размяк. — Люди говорят, что война началась!

Мама посмотрела на меня с жалостью и страданием. Я заметил, что и у нее глаза на мокром месте, а ведь Катя Войцеховская не из плаксивых барышень. Но не успел я придумать, как сказать ей что-нибудь ободряющее, успокоить ее, как она уже собралась и взяла себя в руки.

— Так, Димитрис, идем, поможешь мне, — мама потянула меня за собой в мою комнату. — Времени мало, а к тебе есть серьезный разговор и ты должен внимательно слушать.

Я безропотно кивнул и прошел за мамой, которая дрожащими руками продолжала упаковывать в мой чемодан вещи. В комнате была открыта форточка, с улицы был слышен гомон людей. Под окнами председателя Добрука собралась изрядная толпа недовольных людей, каждый из которых требовал каких-то объяснений. Я вздрогнул от неожиданности, когда в стекло ударилась и начала плавно сползать по нему гнилая картофелина — видимо, метили в окно Добруков.

— Присядь, Димитрис, — велела мама, раздраженно захлопнув форточку и задвинув шторы. — Слушай меня внимательно, сынок. Наступают непростые времена. Папа ошибся, когда говорил, что войны не будет. Она все-таки к нам пришла. Не бойся, мы все это переживем и будем жить как раньше. Но пока здесь будет опасно, тебе нельзя будет здесь находиться. Тут не место для детей.

— Я уже не ребенок, мама! — запротестовал я. — Я тоже буду сражаться, вместе со всеми!

— Нет, Димитрис. Нет! Ты дал папе слово, я знаю! — строго ответила мама. — Не смей нарушить его сейчас, в такой тяжелый момент. Ты должен делать все как я велю. Папа заранее все устроил, продумал твой отъезд. Я дура, что не рассказала тебе все раньше, теперь придется впопыхах. Значит так, возьми этот бумажник. Там есть несколько визиток людей, которые могут тебе помочь. Обрати внимание на человека, которого зовут Роберт Ленц. Роберт Ленц, запомнил? Это папин очень хороший знакомый, который позаботится о тебе. Ты должен слушаться его и делать, что он скажет. На твой финансовый счет я перечислила деньги, которые котируются в странах Содружества, они должны помочь тебе прожить первое время. Это все наши сбережения — береги их, не трать по пустякам. Ты ведь уже взрослый, Димитрис, я очень рассчитываю на твою ответственность!

— Подожди-ка, мама, — запротестовал я. — Мы же собирались уехать вместе! Ты что?!

— Димитрис, — она покачала головой. — Я медик со стажем, военнообязанная. Люди здесь нуждаются во мне. И на моем попечительстве дети в центре Хаберна. Я не могу уехать прямо сейчас. Мне нужно кое-что устроить, а потом… Посмотрим, как сложится ситуация, не будем загадывать наперед. Мы будем постоянно держать с тобой связь.

— Мама, да ты что?! — ужаснулся я. — Эти фашисты будут здесь через день-два. Они же тут всех поубивают!

— Не бойся, со мной все будет в порядке. Как только я смогу, я с тобой свяжусь.

— Но…

— Не надо сейчас вопросов, прошу тебя, — мягко остановила меня мама, выдавив из себя вымученную улыбку. — Ты же всегда мечтал получить хорошее образование в институте в Содружестве. Жить вместе с Дженни в одном городе. Помнишь? Твой папа все это для тебя устроил. Он еще заранее поговорил с несколькими своими знакомыми. Ты будешь учиться в очень хорошей гимназии в Сиднее! Ты же был в Австралии, Димитрис, ты знаешь, там совсем другая жизнь, намного лучше, чем здесь. Тебе там понравится. Ты там станешь такой важной птицей, что хорошо еще, если меня признаешь, когда приедешь проведать на каникулы…

— Мама… — я снова не смог удержать слез.

Мама ласково погладила меня по голове, и скороговоркой, которая появлялась у нее в минуты сильного волнения, продолжила:

— Значит так. Обещай мне, что будешь очень хорошо учиться и будешь послушным, чтобы не пришлось за тебя краснеть. Не забывай, чему мы с папой тебя учили, будь хорошим человеком. Ты и так очень хороший человек, я очень горжусь, что вырастила такого сына, Димитрис! Когда ты полетишь наконец в космос, высадишься на какой-то новой планете и будешь выступать перед журналистами, скажешь: это Володя и Катя Войцеховские меня вырастили. И нам с папой будем приятно — на этом свете, или на том, не важно, мы же не уходим безвозвратно, ничего просто так не заканчивается, поверь!

— Мама… — слезы лились одна за другой, особенно когда я видел, как взволнована мать. — Что ты такое говоришь?!

— Чтобы не случилось, оставайся хорошим человеком, вот и все. Это самое главное в жизни. И не распускай нюни. Ты же мужчина, спортсмен, сын своего отца! Не забывай об этом!

Я видел, как она опечалена, и мое сердце сжималось от отчаяния. Я не хотел никуда уезжать, не хотел никакой учебы в Сиднее, и не боялся никаких югославов, лишь бы остаться здесь, в своем доме. Я все пытался сказать об этом маме, но она не давала мне вставить и слова. С огромным трудом я поборол рвущиеся из груди рыдания, чтобы не расстраивать ее, и тихо, обреченно произнес:

— Я все сделаю как ты говоришь, мам.

— Люблю тебя, Димитрис.

— И я тебя люблю, мам.

Она крепко обняла меня в тот самый момент, когда где-то далеко на востоке раздался грохот артиллерийского залпа. Чашки