с платья, обвей лицо, чтобы свежая, чистая, румяная прибежала я к моей Тессине.

И только произнесла она это имя, как невыносимый страх пронзил ее, и она остановилась и, прижав кулаки к груди, пыталась утишить биение сердца.

Долгих два месяца! Что случилось с Тессиной за эти два месяца? Два месяца черная смерть рыскала по Парижу, костлявой рукой стучала в двери, и они распахивались перед ней. Она шла дальше, а дверь оставалась открыта, и дом пуст.

Марион бросилась бежать. Уже не радостный бег, а бегство от страшных предчувствий. Скорей, скорей добежать, увидеть, не открыта ли дверь, не сорвана ли, висит на одной петле, не пуст ли дом?

Наконец улица Арфы и в начале ее гостиница «Белая лошадь».

Будто ничего не было, люди толпятся у входа, путники сходят с коней, конюхи несут торбы с овсом, а на ступенях новый глашатай, уже не Блэз Буасек, а другой, незнакомый, восхваляет вино, которое здесь подают.

Тем, кто пьет вино, долго жить дано!

Марион пробилась сквозь толпу, побежала дальше.

Вон уже виден кот в кафтане, хвост перевязан пышным бантом. Но дверь, дверь! Открыта? Закрыта?

Дверь закрыта. Значит, за ней жизнь.

Марион изо всей силы колотит в дверь:

— Откройте, откройте, впустите меня!

Дверь открывается, и на пороге стоит Тессина. Живая!

— Тессина, Тессиночка, ты жива!

— Марион, девочка моя, деточка моя!

Они кинулись друг другу в объятия, обнимаются, плачут, и смеются, и расспрашивают, и отвечают, обе одновременно, и не могут наглядеться, и не могут наговориться, и не могут поверить, что опять они вместе.

С легким стуком ветер закрыл за ними дверь.