представляет историю, «agit historionem», как написано было над входом в «Глобус». И Нина в конечном итоге в «Возвращении Пиньки» играет такую же высокую роль, как героини «Факультета ненужных вещей». И тут в действие вступают звери.

Их Домбровский любил в жизни и любовно писал о них в книгах. Тут и двумя штрихами, но всегда с характером, — лошади в «Державине», и в «Смуглой леди». Тут и удав в «Хранителе древностей». И, конечно же, краб в «Факультете…». Но особенно — кошки. Домбровский был кошколюб и в домашней жизни, и в творчестве. Из жизненного приключения попала в «Факультет…» кошка Кася (реальная Кася была найдена мальчишками в горах под Алма-Атой в 1965–1967 годах и подарена Кларе Турумовой и Домбровскому; Домбровский иногда говорил, что это прирученный камышовый кот; впрочем, рассказывал он, когда-то с ним жила и рысь, как с героем «Возвращения Пиньки»). Кася заменяет Зыбину семью почти так же, как рысь «заменяет» жену Николаю. На следовательский (и женский!) вопрос: «А еще кто с ним жил?» — дед Середа отвечает: «Кто? Кошка жила. Дикая. Кася!» — и не случайно после этого следуют одни из самых трогательных и важных страниц романа — рассказ о жизни Зыбина с кошкой, а сразу после этого — история с яблоками. Проникший в тюрьму апорт, «молодильные яблоки», не меньше, чем краб — символ света, побеждающего нежить.

История с кошачьими, тоже основанная на реальном происшествии, объединяет «Хранителя…» и «Факультет…». Это история найденной золотой диадемы. Об изображенном на ней драконе Домбровский пишет в «Гонцах»: «И все-таки это совсем особый дракон. Он рожден не под небом Индии или южного Китая, а где-то около теперешней Алма-Аты. У индийских и китайских драконов стать гадючья, змеиная, это же — кошка, тигр, и хвост у него тоже тигриный, пушистый, вздрагивающий. Такие тигры еще в тридцатых годах рыскали в балхашских тростниках». Диадема действительно была найдена в погребении на реке Каргалинке в 1939 году, и еще тогда Домбровский писал об этом в статье «Интересная находка» («Казахстанская правда», 1939, 4 октября). «Золотые чешуйки» и чешуйчатое тело полоза-удава в «Хранителе…» в «Факультете…» превращаются в фрагменты диадемы: «В верхнем поясе был изображен рогатый дракон с гибкой кошачьей статью и на пружинящих лапах…»

Но история с Пинькой еще и анекдот. На похожих «звериных» анекдотах построены и «Обезьяна…» (реализуется метафора, кости ископаемого человека действительно становятся востребованы, не совсем, конечно, обезьянами, но и не совсем, скажем так, людьми), и «Хранитель…» (удав сбежал из бродячего зверинца). Анекдот (хоть и не звериный) — в основе «Смуглой леди». Анекдот заключается в том, что Шекспира не было. Вспомним, как в «Ретленд-бэкон-соутгемптон-шекспире» герои смеются над ним.

Суслик Пинька выполняет обе роли: он и символ нравственного пробуждения (как краб в «Факультете…»), и анекдотический «deus ex machina», как удав в «Хранителе…». Я думаю, что «Возвращение Пиньки» — что-то вроде анималистического наброска поздних вещей Домбровского.

Рассказ печатается по авторизованной машинописи из архива К. Ф. Турумовой-Домбровской с сохранением особенностей авторской пунктуации.

Борис Рогинский

Возвращение Пиньки

1

Лет десять тому назад я попал в чрезвычайно неудобное положение и еле из него выбрался.

Случилось вот что: однажды пришел ко мне товарищ и объявил, что он решил жениться.

Шла весна 44-го года. Я пятую ночь дежурил в газетной типографии, и ко мне через каждые 20 минут звонили и что-то требовали или спрашивали. Я измотался, изругался, ошалел до того, что у меня заболело ухо, и, если бы тот товарищ пришел один, я бы попросту послал его к черту, но он привел с собой свою кузину, мою жену, совсем не охотницу до ночных прогулок, и я сразу понял, что дело серьезное.

—  И так все это спешно, товарищи? — спросил я тоскливо, глядя то на них, то на мокрую груду гранок на краю стола. — Почему ты ночью и зачем она с тобой?

Владимир хотел что-то сказать, но лишь глубоко вздохнул и покраснел. Он был красивый, по-южному черноволосый, очень похожий на сестру лицом, но такой конфузливый, а от этого подчас такой резкий и развязный, что мы редко приглашали его в свою компанию. Так он и путался с женщинами.

—  Смотри, Володя, — вмешалась жена, — он даже не поинтересовался на ком! Владимир просит тебя сходить к Нине и выяснить их отношения.

Я так и вскочил. У меня даже ухо прошло.

—  Их отношения? Володька, что это значит? — Он молчал. — Да разве вы встречаетесь? — Он молчал. — Ну, Ленка! Ну, сводня! — сказал я ошалело. — Всего я ожидал, но такого… Володька, да что ты слушаешь? Это же бред!

—  Ничего не бред, они отличная пара, — отрезала Ленка. — Ты с ней дружишь и обязан помочь Володе.

От этой бестолковщины у меня снова заболело ухо, и я сел.

—  Володя, ну ты же знаешь, — сказал я тоскливо, — Нина ждала и будет ждать Николая.

—  Хм! Как он, однако, за нее уверен, — тонко улыбнулась Ленка. — Как уверен! Вот знаток женского сердца!

—  Так что? — спросил Владимир и быком посмотрел на меня. — Ты мне поможешь или нет?

—  Да в чем я тебе должен помочь? В чем? Нелепый ты человек! — закричал я.

Он вскочил и забегал.

—  Володя, милый, — продолжал я, — не сердись, — Николай мой друг. Ты не бываешь в этой компании и не знаешь. Я его подвел к Нине, я один был на их свадьбе. («А свадьба-то была?» — пробурчала Ленка.) А тебе что, попа надо? Я провожал его на фронт — один, Нина была на гастролях. Когда пришло от него последнее письмо, она прибежала ко мне в типографию, ночью, даже без калош, а лил ливень. («Такая же малахольная», — пробурчала Ленка.) На день их встречи она третий год из посторонних приглашает только меня, — с Ленкой он часто ссорился, со мной никогда. Ну с какой мордой я сунусь к ней? Даже если у тебя есть какие-то основания… Но в это я не верю, конечно. — Он дернулся в мою сторону. — Я знаю, ты сейчас скажешь, что он погиб, — милый, да кто это знает? А что, вы меня не хоронили? Ну вот я опять пропаду, так что ж, тебя кто-нибудь пошлет сватать Ленку — и ты пойдешь? — Он молчал. — А меня ведь посылаете? Нехорошо, товарищи!

—  Лена! Ну же! — подтолкнул ее Владимир.

—  Э-э! Не туда ты все гнешь, — поморщилась Ленка, — пока он думал, что все дело только в нем, ну, скажи, много он говорил тебе о ней? (Я молча улыбнулся — а то не говорил! А как он прибежал ко мне тогда ночью!) Ну правда, — нахмурилась она, — раз он сошел с ума и прибежал к тебе. Я уж его ругала за это. Но ведь тем дело и кончилось. А теперь, — она торжествующе поглядела мне в лицо, — вот