Том Уэйтс: Невиновны во сне^[1]: Интервью / Сост. М. Монтандон

Книга посвящается моему брату Эшеру Л. Монтандону, чью кассету «Small Change»^[2] я до сих пор вожу в машине.

Боб: Это грустный и прекрасный мир.

Зак: Ага, это грустный и прекрасный мир, приятель.

«Вне закона» (1986)

Об авторе

Том Уэйтс — американский принц меланхолии.

Фрэнсис Форд Коппола

Я преклоняюсь перед Томом и перед его верностью самому себе, не только в работе, но и в жизни.

Джим Джармуш

Однажды Уэйтс посоветовал мне купить десять тысяч червей, чтобы аэрировать газон. Великий человек!

Кит Ричардс

Фрэнк Блэк. Вступительное слово

С Томом Уэйтсом я познакомился в Лос-Анджелесе еще подростком. Он выступал в местной программе новостей. Я понятия не имел, кто это такой, однако бросил все и уставился в телевизор. Оглядываясь назад, вспоминаю, что дикторша тоже не понимала, с кем имеет дело, ибо причитала и божемойкала все время, пока шел сюжет о певце в гавайской рубашке, горбившемся над небольшими захламленными клавишами. Певец играл мягко, и чувствовалось, что ударь он посильнее, все это барахло свалится на пол. Среди мусора возвышалась бутылка какого-то пойла (почти пустая). Он пел и чуть-чуть улыбался зрителям. Я был поражен, а может, даже слегка испугался.

Выяснилось, что певец живет в той же комнатке, где стоят клавиши, и что хлама в ней еще больше. Это был номер мотеля в Голливуде. Я жил на улице, которая называлась Вестерн-авеню (самая длинная улица в мире), на одном краю света с Чарльзом Буковски и Майком Уоттом^[3], но знал, что если проехать по Вестерн-авеню через Комптон дальше на север, то в конце концов попадешь в Голливуд. В Голливуде я жил, когда был совсем маленьким, но с тех пор там не показывался и не мог проехать этим путем, пока в пятнадцать лет не получу права. А потому на ближайшие годы у меня сложился в голове свой образ Голливуда — номер мотеля, где живет Том Уэйтс.

Вышло так, что я не слушал новых, недавно выпущенных альбомов Тома Уэйтса до тех пор, пока через несколько лет не переехал в Бостон — только там ко мне попал диск под названием «Swordfishtrombones»^[4]. С тех пор записи этого артиста я слушаю постоянно.

После альбома Тома Уэйтса мне захотелось пойти и записать собственный. Я был счастлив. Это был восторг. Не тот восторг, что на американских горках, скорее восторг разбиваемого окна. Скорее восторг вступления во французский Иностранный легион. Многие наверняка думают, что Том стучит по трубе и поет о карлике из Шанхая тоже ради восторга и дуракаваляния, однако вряд ли они понимают: все настоящее. Я видел блеск этого мира собственными глазами. Когда-то я болтался на Лонг-Бич неподалеку от лос-анджелесского порта, место называлось «У Пайка». Это проржавевший из-за тумана луна-парк. В первом же павильоне там предлагают сделать самую настоящую татуировку. У них есть шоу уродцев — самое настоящее шоу уродцев. Кроме того, подобно Уэйтсу, я провел свои юные годы в Сан-Диего и что-то не припомню в этом городе особой пляжности. С севера он придавлен Лос-Анджелесом, с юга — Мексикой; на востоке расположилась крысиная пустыня — рай для трейлеров, а на западе тихоокеанский порт Сан-Диего, куда приходят корабли, выплескивая на городские улицы матросов. У них там настоящие лагуны.

Уэйтс может приврать о своем прошлом, однако все равно раскроет вам свои секреты^[5]. Он подобрал свою жизнь на дороге и сочинил песни, которые перед этим то ли тоже подобрал, то ли прожил. Он не останавливался в отелях с мини-барами — только в тех, которые сами себе мини-бары. Хотя, конечно, речь не совсем о выпивке. Скорее о тех глубинных слоях красоты и одиночества, которые Том Уэйтс видел, вдыхал, курил и жевал. Разумеется, я в курсе, что теперь он добропорядочный гражданин, деревенский джентльмен и все такое, но для последнего альбома он взял себе в команду зубы, язык и гортань — буквально — и записывался в Дельте — не в дельте Миссисипи, но в «Дельте» Сакраменто. Вы когда-нибудь были в Стоктоне? Здание рядом с мэрией там стоит заколоченное, и весь народ, кроме тех, кто парится в деловых костюмах, валяется в парке на брюхе, отходя после вчерашнего.

Это собрание комментариев к искусству Тома Уэйтса (и его жены Катлин Бреннан) охватывает всю его карьеру вплоть до сегодняшнего дня. Но кроме того, интервью дадут вам возможность посидеть с Томом за одним столом. Интервью, бывает, складывается неуютно. А иногда, наоборот, вполне комфортно. Я знаю — сам не раз их давал. Не могу с уверенностью говорить за Тома, но подозреваю, что на некоторые интервью он шел, радуясь возможности пообщаться через журналиста со своими слушателями, а вместо этого получал от интервьюера лишь порцию раздражения. Иной задаст десяток элементарных, скучных вопросов, а интервью летит как птица — сплошное удовольствие. В другой раз вопросы будут высокооригинальны, но ты, прервав беседу, негодующе удаляешься в туалет, потому что мистер или мисс Критик просто ничего не понимают, не понимают тебя. Не понимают простых вещей. Пустая трата времени!

Что ж, читатель, для тебя это не будет пустой тратой времени. Видишь, он сидит за столом — возможно, навеселе, почти наверняка взбудораженный кофе — и пытается достучаться, достучаться, достучаться до тебя. Пытается во всем разобраться сам. Нелегкое это дело — объяснить то, что полагается чувствовать. И все же поверь мне на слово: здесь раскрываются секреты. Пододвинься поближе, и ты их услышишь. Из первых рук. Это рубцы на теле рассказчика. Секретный язык музыкантов.

Март 2005

Мак Монтандон. Предисловие

В 1990 году у меня была не жизнь, а песня. Причем в самом буквальном смысле, но только если эту песню пел Том Уэйтс. Вот что тогда происходило. До мая я был лупоглазым студентом Нью-Йоркского университета. Однако к концу первого года магистерской программы стало до боли ясно, что столь высокая стоимость учебы себя не оправдывает — особенно если вспомнить любимый предмет, который я сам себе придумал: «крепкие напитки и ночные шатания». Поскольку в Нью-Йоркском университете мне было не выжить, оставалось два варианта: возвращаться домой в Балтимор, переведясь в университет Мэриленда, или скакать через всю страну в Лос-Анджелес к двоюродному брату Аарону, которого я почти не знал, но любил. Короче, я прыгнул.

Недели через две мы нашли жилье в Чероки, между Голливудом и Франклином.