старалась забыть бывшего любимого, тем чаще и ярче возвращало воображение его образ на ментальный экран.

Если бы кто-то мог залезть к ней в голову, то увидел бы непрекращающийся калейдоскоп из кадров, по большей части эротического характера, где она и он любят друг друга.

А-а-а, – кричала во сне и наяву Лиля.

Зачем, почему он цепляется, не желает отпускать?

И плакала, горько-горько, когда никто не мог увидеть её страданий.

Месяца через полтора, когда Лиля с трудом начала успокаиваться, они встретились.

Митька ждал её у проходной института. Специально пришёл.

Лиля хотела равнодушно пройти мимо, отвернула голову.

Ей давно надоели истерические и депрессивные состояния, так долго бывшие сутью жизни.

Митя схватил её за руку, тут же отдёрнул, увидев сверкнувшие ненавистью зрачки.

На его лице сверкала белозубая улыбка.

Взгляд юноши излучал уверенную нежность с чутельной примесью чувства вины.

Из-за спины он достал малюсенький букетик голубых незабудок, от которых невозможно было отвести взгляд.

Лиля машинально протянула руку, но, вовремя включив рассудок, цветы не взяла, наклеив на лицо маску холодного безразличия, между тем как сердце самопроизвольно ёкало, выдавая сдвоенные удары вслед пропускам.

Митя чего-то объяснял, яростно жестикулировал, хватал за руки, даже пустил слезу.

Как бы то ни было, девушка позволила себя проводить, не отвечая, однако, на его словоохотливость.

Юноша вёл себя эмоционально: забегал вперёд, вставал на колено, прикладывал руку к груди, демонстрировал готовность обнять, сбивчиво, слишком поспешно говорил, словно боялся не успеть.

Лиля терпеливо переносила странное представление. Неужели Митька действительно влюблён? Что-то не верится.

“Чёрного кобеля не отмоешь добела”. Так мамка говорила.

Лиля пыталась сосредоточиться на текущих проблемах дома и на работе, старалась никак не реагировать на любовные песнопения.

Самообладания и хладнокровия хватило ненадолго.

Была золотая осень, октябрь. Бабье лето и тепло остались лишь в памяти. Вот и сейчас было холодно, темно от сплошной пелены тёмно-серых туч, ветрено и сыро.

Вдобавок пошёл дождь.

Лиля с бывшим любимым промокли. Он жалобно смотрел, взял её за руку.

Да чёрт с ним, пусть отогреется и обсохнет. Родители жили отдельно от неё. Вот уже несколько лет они были в командировке в Африке.

На этом всё.

Однако в голове включился миксер, который перепутал мысли, эмоции, чувства, услужливо выдавая именно то, чего не хотелось за истинные желания.

Митька плясал от радости, унижался, забыв о самолюбии и наглой надменности, старался угодить. Увидел мусорный пакет у дверей, предложил отнести на свалку.

Лиля, не глядя, махнула рукой. Ей было о чём подумать.

Когда Митька вернулся, она стояла у окна и беззвучно плакала.

Во всём виноват октябрь, холодный пронизывающий ветер, дождь…

Митька нежно обнял Лилю, поцеловал в шею.

Девушке захотелось выть. Она, негодуя, повернулась.

В его руках был раскрытый пакет с безделушками, свидетелями их любви.

По лицу юноши текли крупные слёзы.

Митя прижал пакет к груди, ласково его погладил. Затем медленно опустил и прижался к Лиле всем корпусом.

Она сопротивлялась, пинала его ногами, истерила, отталкивала парня, но он был настойчив и силён.

Девушку оглушил, обездвижил, вызвал паралич воли знакомый до колик родной запах, с которого всё и началось тогда, совсем в другой жизни.

Теряя сознание, Лиля схватилась за его рубашку, дёрнула на себя. Пуговицы разлетелись в разные стороны.

Сознание ещё пыталось сопротивляться. Она даже укусила Митьку. Он не отступил: целовал, целовал и целовал.

Лиля сникла, расслабилась, погрузилась в себя, но сил сопротивляться стало недостаточно.

Она начала отвечать взаимностью.

Сначала на поцелуи, следом на прикосновения, на объятия.

Митька подхватил её на руки, отнёс в постель, которая пропела такую приятную, нежную, самую любимую на свете мелодию.

Одежда полетела прочь. Любовники сплелись телами и конечностями, проникая друг в друга.

Уже не имело значения, кто из них прав, кто виноват.

Страсть захлестнула, повела за собой, властно диктовала порядок действий, интенсивность и степень безумия.

Оба были одержимы единой целью, к которой пришли одновременно, согласованно, тяжело дыша, обливаясь потом.

От начала и до конца за весь спектакль актёрами не было произнесено ни слова.

Сценарий произошедшего действа был предопределён неким незримым режиссёром, который похихикивая и потирая ладони, наблюдал за ними где-то за пределами сцены.

Сказать, что Лиля получила разрядку, что ей стало хорошо, было невозможно. Её страдания сместились вглубь, перешли на качественно иной уровень.

Она не смогла воспринять слияние, как акт любви, корила себя за слабость. Больше того, девушку тошнило от самой себя. Как она могла опуститься до животной страсти? Как?

Кто предопределил это выключающее разум безумие? Зачем и кому это нужно?

Лиля встала с постели, накинула халатик, бросила Митьке одежду, не произнося ни слова.

Когда парень оделся, кивком головы показала на выход, открыла дверь.

Он пытался поцеловать, обнять.

Девушку передёрнуло.

Она мягко, но уверенно отстранила Митьку, улыбнулась, – до встречи, – произнесла почти шёпотом, помахала рукой, затем, закрывшись на ключ, прислонилась в двери спиной.

Вот и всё, – подумала Лиля, – теперь он не вернётся.

Возможно, это действительно было необходимо, чтобы поставить точку в грязных отношениях.