хуже, чем  ничего. И предупреждения мне были — сколько раз! —  да я ни на что внимания не обращала. Жгли мы как-то  мусор на дворе, до холодов еще далеко, я и говорю ему:  «Не рано ли?» А он: «Нет, говорит, не рано. Чего всякое  старье беречь, разделаться с ним — и баста!» А лицо суровое,  будто каменное. Поняла я тут, что нашелся надо  мной хозяин, нашелся — другими-то я сама помыкала.   

— Да-да, — вздохнула гостья, — с ними всегда так.  Или они перед нами стелются, или мы перед ними. Я сама  больше люблю, когда по старинке, мужик голова.   

— Вот и Гарри мой так больше любил. А по мне —  наоборот милее. Ладно, приходит время, надо в Лондон  обратно ехать. А я не могу, ну не могу — и все тут. Как  раз в понедельник утром дело было, белье на плите кипятилось;  зачерпнула я воды, да и обварила себе левую руку. Еще на две недельки задержалась.  

— А стоило оно того? — спросила миссис Фетли и нашла  глазами серебристый шрам над локтем, стягивавший  морщинистую кожу.   Миссис Эшкрофт кивнула.   — Порешили мы тогда, что он за мной следом в Лондон  поедет, на работу устроится. Рядом с нами, минут  десять ходу, извозчичий двор был. Взяли его туда, я договорилась.  Сплетен про нас никаких не ходило, даже  его мамаша ничего не заподозрила. Перебрался он в Лондон,  шито-крыто, и всю зиму мы по соседству прожили.  

— Денег на дорогу, само собой, ты ему дала, — уверенно  заметила миссис Фетли.  

Миссис Эшкрофт снова кивнула.  

— Да что деньги! Все отдавала, себя всю отдала.  Боже мой, господи, бывало, гуляем мы с ним вечерком,  улицы мощеные, ботинки мозоли трут, а нам весело —  хохочем, заливаемся. Ни с кем у меня так не было! И у  него ни с кем! Ни разу!  

Миссис Фетли сочувственно хмыкнула.  

— И когда ж все кончилось? 

 — Когда он мне весь долг вернул, до последнего пенса.  Тут я сразу поняла, к чему идет, но эти мысли прочь  гоню, к уму не подпускаю. «Не знаю, говорит, как мне  тебя и благодарить». А я ему: «Благодарить? Какие ж  между нами счеты?» А он знай свое твердит, что благодарен,  мол, и век моей доброты не забудет. Три вечера  я держалась, все верить не хотела. Тогда он с другого  конца заходить начал: работа, жалуется, ему неподходящая,  другие работники над ним измываются и все такое.  Не может мужик без вранья, коли бросить собрался.  Слушаю я его, слушаю, поддакивать не поддакиваю, перебивать  не перебиваю, а потом отколола брошку, что он  подарил, и говорю: «Все ясно. Мне от тебя ничего не  нужно!» Повернулась, да и пошла — одна со своим горем  осталась. Он мне душу больше не травил — не заглянул  ни разу, не написал. Домой к мамаше уехал.  

— А признайся честно, ждала, наверно, что вернется?  — безжалостно спросила миссис Фетли.  

— Ждала, еще как ждала. Иду по тем улицам, где  мы с ним гуляли, так будто камни под ногами стонут.  

— Да, — вздохнула миссис Фетли, — оно больно бьет,  хуже не бывает. И это все? 

 — Нет, не все. Поверишь или нет, только самое странное  тут и началось.  

— Что ж не поверить. Сдается мне, теперь-то тебе  врать смысла нет?  

— Верно, нет... Господи, как я в ту весну намучилась,  злому врагу не пожелаю. Послал мне господь в наказание  муки адовы. Да еще в придачу: в жизни у меня  голова не болела, а тут — прямо раскалывается. Ну скажи  на милость, у меня — и голова болит! Одно спасибо,  так, бывало, прихватит, что и тоску заглушит...  

— Э-э, ее не заглушишь. Она, как зуб, и тянет, и дергает,  а надо терпеть, пока свое не отболит, не онемеет.  А пройдет время — вроде ничего и не было.  

— Как же ничего! На мою долю теперь до самой  смерти хватит. А все через девчонку вышло, через Софи.  Поденщица у нас была, миссис Эллис, придет и дочку  с собой приводит. Худущая, глазастая, локти торчат, в брюхе пусто — я все ее подкормить норовила. Вообще  я ее особо не замечала, а уж когда с Гарри так обернулось  — и подавно. А она по мне просто с ума сходила —  знаешь, у девочек так бывает, когда у них начинается.  Знай ластится, а прогнать духу не хватает... Вот  раз как-то — зима уж на исходе была — присылает  ее мать к нам попросить, что от обеда осталось. Заходит  она в кухню, а у меня как раз голова страшно  болела — в глазах темно, передником лоб закрутила и  сижу. Цыкнула я на нее, а она: «Подумаешь, голова  болит. Да я вас мигом вылечу». Я кричу: «Отойди от  меня!», потому что терпеть не могу, когда мне виски растирают.  «Не бойтесь, говорит, не трону я вас», — и за  дверь. И что ты думаешь, десяти минут не прошло, отпустило  меня, как рукой сняло. Ну, я обратно за работу  взялась. Смотрю, входит моя Софи и сразу на кресло забирается,  тихохонько, как мышка. Глазенки провалились,  лицо перекошенное. «Что за напасть, спрашиваю, что  стряслось?» — «Ничего, отвечает, просто теперь она у меня  заместо вас болит». Я не поняла: «Кто болит?» — «Да  голова. Я вашу болезнь на себя перевела», — а голосок  хриплый, губы пересохли. «Глупости, говорю, голова у  меня сама прошла, пока ты бегала. Лежи спокойно, я  тебе чайку заварю». — «Мне, отвечает, легче не будет. Подождать  нужно, пока ваше время не выйдет. Долго у вас  голова не проходит?» — «Хватит ерунду молоть, говорю,  а то сейчас доктора позову». Думаю, уж не корь ли у нее  начинается. А она мне: «Ах, миссис Эшкрофт, до чего ж  я вас люблю!» — и ручонки свои худые ко мне тянет. Растаяла  я, взяла ее на руки, приголубила. «А у вас взаправду  все прошло?» — спрашивает. «Взаправду, взаправду,  отвечаю, и коли это ты для меня постаралась, большое  тебе спасибо». — «Конечно, я, — шепчет и щекой о мою  щеку трется. — Я одна этот секрет и знаю, больше никто! » И рассказывает, что бегала за меня просить, в этот  самый Дом Чудес... 

 — Куда, куда? — встрепенулась миссис Фетли. 

 — В Дом Чудес. Нет, ты не думай, я тогда тоже ни  о чем таком не слыхивала. Да и у нее сперва толком ничего  не поняла. Потом уж сообразила, что к чему, а вышло  оно вот как. Стоит себе где-то дом пустой, без жильцов,  долго стоит, и заводится в нем... ну, нечистая сила,  чудеса разные творит. Стало быть, это уже не простой  дом, а Дом Чудес. Ей это девчонка знакомая по секрету  рассказала — вместе у конюшен играли, где мой Гарри  работал.  А девчонка эта, говорит, только зимой в Лондоне  живет, а летом не то с табором, не то с караваном  кочует. Цыганка, видать. 

 — Да-а! Спору нет, цыгане много чего знают. Только  про дома такие я первый раз слышу, а уж, слава богу,  наслушалась на своем веку страстей всяких. 

 — Ну и вот, один Дом Чудес как раз рядом с нами  оказался, на Уэдлоуз-роуд, третья или четвертая улица,  как в зеленную лавку идти. Всего-то и надо, что у входа  позвонить и сказать свое желание в щелку для писем.  Я спрашиваю: «Ну и что, выполняют желания твои