Андрей Фоменко

Босжира

Опубликовано: Художественный журнал. — 2019. — №109. — С. 7–13

Первую попытку попасть в урочище Босжира (каз. Белесая низина), я предпринял под конец своей первой поездки на Мангышлак, в мае 2017 года. Это была самая отдаленная, самая труднодоступная и самая желанная точка запланированного мной путешествия по Западному Казахстану. Она находится у западного чинка (обрыва) Устюрта и известна своими гигантскими монументами — останцами, сформировавшимися в результате эрозии пород, из которых сложено плато. Эта эрозия продолжается; через несколько тысяч лет останцы — внешне такие незыблемые — исчезнут, а ландшафт чинка изменится до неузнаваемости.

Я отправился туда замысловатым маршрутом, предопределенным моими предыдущими перемещениями: из поселка Шетпе на севере полуострова доехал до города Жанаозена в центральной части Мангистауской области, а оттуда до подземной мечети Бекет-аты — главной мусульманской святыни Мангышлака (говорят, три визита туда приравниваются к хаджу) на западной границе Устюрта. Там я заночевал в гостевом доме — единственный русский и немусульманин среди сотни паломников, а рано утром, набрав воды (в районе Босжиры, как и почти по всему западному чинку, источники пресной воды отсутствуют), отправился пешком на юг.

Довольно скоро я поймал попутку. Водитель — продавец систем кондиционирования, разъезжающий по всему Казахстану, — подбросил меня до точки, где, согласно моему предположению, мне следовало сойти с дороги, ведущей на запад, в сторону Узеня, и двигаться дальше на юг. Полной уверенности у меня не было: координаты Босжиры на Викимапии были явно неверны, но имелись и другие, более правдоподобные отметки — обозначения смотровых площадок. На них я и ориентировался.

Зрелище, открывшееся мне, когда я дошел до чинка, больше напоминало сон, чем реальность: вдали, у подножия Устюрта, возвышались останцы. Казалось, они парят над поверхностью земли в какой-то полудреме — эффект, объясняющийся тем, что их основания сложены из меловых отложений и имеют более светлый оттенок, чем сами монументы. На расстоянии границы этих пологих постаментов визуально размываются, а сами горы превращаются в призраки, подвешенные в белесом мареве. В геологии образования данного типа именуются останцами-свидетелями. Свидетельствуют они, разумеется, о разрушенной платформе, фрагментами которой являются, но увиденная мной картина придала этому названию куда более широкий смысл — размытый, как основания самих останцов. Впечатление усиливали сооружения искусственного происхождения — древние ловушки-загоны для сайгаков, сложенные из дикого камня у самого края чинка, будто нарочно с целью обозначить дистанцию между бесспорным Здесь и ирреальным Там.

К полудню, следуя вдоль чинка на юг, я добрался до другой смотровой площадки, с которой открывался вид сверху на один из двух главных останцов Босжиры — Ушкир-тау (Острую гору), неофициально именуемый также Кораблем, или Подводной лодкой, а то и Крейсером «Авророй». Глядя на него с обрыва, нависающего над долиной, я подумал, что передо мной — величайшее произведение искусства из всех, какие мне доводилось видеть. Со временем эта патетическая и не очень уместная формулировка (учитывая, что речь шла о природном объекте) потеряла смысл, но в ту минуту она казалась наиболее точной. Действительно очень похожая на судно, пришвартовавшееся к краю Устюрта, эта гора служит странным примером геологической грезы — материализовавшимся воспоминанием о тех временах, когда вся эта территория лежала глубоко под водой; на тысячи километров вокруг простирался океан Паратетис, а позднее его наследники — Тетис и Сарматское море. Десять миллионов лет назад здесь, над этой ныне безводной пустыней, проплывали киты и акулы. Со временем вода отступала, однако периоды регрессии несколько раз сменялись трансгрессиями, крупнейшей из которых в относительно недавние времена была так называемая раннехвалынская трансгрессия, начавшаяся около 17 тыс. лет назад, в период общего потепления климата, положившего конец последнему ледниковому периоду. Потоки воды, высвобожденные таянием ледников и вечной мерзлоты, хлынули в Прикаспийскую низменность, превратив ее в огромное внутреннее море площадью около миллиона км², которое, в свою очередь, пролилось в Черноморский бассейн, образовав Маныч-Керченский пролив (его реликтом является сеть соленых озер между Каспийским и Черным морем, в районе Маныч-Кумской впадины). Северный берег Хвалынского моря, уровень которого на 80 метров превышал современное состояние, проходил под Саратовом в Среднем Поволжье и под Оренбургом на Урале, а восточный достигал устюртских чинков (но, если верить картам, до Босжиры море уже не дотянулось). Позднее Каспий вернулся в свой бассейн, морское дно стало сушей, и только избыток соли, многочисленные окаменелости, да этот останец, по законам конвульсивной красоты принявший форму корабля, служат напоминанием об океаническом прошлом, которому привиделось судоходное будущее.

Однако при попытке спуститься в урочище меня постигла неудача. На следующий день я нашел дорогу, которая вела в Босжиру с севера, и спустился по ней на следующий ярус (Жогаргы), где заночевал возле горы в форме конического шатра (Шокы-тау). Несмотря на усталость (и вылетевшую пломбу) у меня было эйфорическое настроение, подогретое порцией коньяка, прихваченного с собой. Но ночью случилась гроза. Та весна вообще выдалась очень дождливой. Незадолго до этого, во время похода на сор Тузбаир, я три дня просидел в палатке из-за непрекращающегося дождя, маясь от скуки и ожидания. Однако теперь ситуация была другой: ночь напролет я пытался изнутри удержать палатку, которую трепало ветром и хлестало дождем, сознавая при этом, что ее дуги представляют собой прекрасный громоотвод для молний, сверкавших вокруг. Все обошлось. Но к утру глинистая пустыня (а глина в тех краях — преобладающая субстанция) раскисла. Ноги вязли в ней по щиколотку. Все мое снаряжение и я сам были вымазаны в глине. Просушить палатку в таких условиях не представлялось возможным, а запасы пресной воды были не слишком велики. И я повернул назад.

Пешие путешествия способствуют несколько магическому взгляду на мир. Еще во время первых своих походов я усвоил одно простое правило: «Терпи и будешь вознагражден». Ведь бо́льшую часть времени, если не сказать всегда, путешественник вроде меня испытывает дискомфорт — физический и, что более существенно, моральный. Всякий раз, приезжая в новое место, после