Борис Николаевич Флоря Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII вв.

Введение

Во второй половине XVI в. на территории Восточной Европы сложилась своеобразная ситуация: друг другу противостояли два мощных политических организма — Россия и Речь Посполитая, каждый из которых претендовал на объединение под своей властью всего восточноевропейского региона, но не имел достаточно сил, чтобы решительно одержать верх над противником. Перед политическими кругами обеих стран развертывалась безотрадная перспектива длительных и кровопролитных войн, которые могли закончиться взаимным истощением обоих, не добившихся своей цели государств. В этих условиях вопрос о будущих перспективах политического развития восточноевропейского региона приобрел небывалую остроту. Последняя четверть XVI — начало XVII в. в истории обоих восточноевропейских держав были отмечены интенсивной работой политической мысли, находившей выражение в целой серии официальных и неофициальных проектов, предусматривавших те или иные пути разрешения накопившихся противоречий и создание новых форм политической организации восточноевропейского региона.

Эта полоса развития оборвалась, когда вмешательство польско-литовских феодалов во внутриполитические события в России, их попытка силой подчинить себе Русское государство привели к такому обострению отношений, когда все подобные проекты стали неактуальными, а затем с наступлением в XVII в. кризиса национальной структуры и политического строя Речи Посполитой определились новые пути развития Восточной Европы.

Прошли столетия, и созданные в XVI — начале XVII в. проекты — свидетельство размышлений людей тех лет о будущих судьбах Восточной Европы, и развернувшаяся вокруг них сложная политическая борьба стали привлекать внимание исследователей, пытавшихся воссоздать картину политического развития Восточной Европы в средние века.

В творчестве русских и польских буржуазных ученых интересующая нас тема имела странную судьбу. Хотя без упоминаний о проектах унии между Россией и Речью Посполитой не обошелся ни один крупный труд синтетического характера, появившийся в России или Польше конца XIX — начала XX в., нет оснований говорить о сколько-нибудь значительном прогрессе в изучении связанной с этими проектами проблематики с момента появления в середине XIX в. работ, сформулировавших основные взгляды буржуазной науки на процессы политического и этнического развития Восточной Европы в период позднего средневековья.

При всем различии конкретных выводов методологические предпосылки, из которых исходила и русская, и польская буржуазная наука, были принципиально сходными. Для них обеих было общим ошибочное представление об извечном польско-русском антагонизме, порождавшемся изначальными различиями «духа» обоих народов, «духа», который в рамках присущей буржуазной науке идеалистической методологии был главной силой, определявшей и направлявшей весь исторический процесс.

С точки зрения русской буржуазной науки XIX в., весь процесс развития Восточной Европы был определен различным религиозным исповеданием русских и поляков. Не случайно, для ее крупнейшего представителя С. М. Соловьева центральным событием истории Восточной Европы в средневековье, определившим всю дальнейшую судьбу этого региона, был отказ московского князя Василия Темного принять Флорентийскую унию православной и католической церкви. «Борьба условленная отринутием флорентийского соединения в Москве определила судьбы Европы Восточной: верность древнему благочестию, провозглашенная великим князем Василием Васильевичем, поддержала самостоятельность Северо-Восточной Руси в 1612 г., сделала невозможным вступление на московский престол польского королевича, повела к борьбе за веру в польских владениях, произвела соединение Малой России с Великою, условила падение Польши, могущество России»^[1].

Выдвижение на первый план из всех многочисленных проблем восточноевропейского региона проблемы религиозной вело к непониманию реального развития и многочисленным искажениям действительности. Так, под пером С. М. Соловьева выступления польских феодалов, рассчитывавших благодаря выбору Ивана IV открыть дорогу польской феодальной экспансии на восток, превращались «в движение православного народонаселения… в пользу царя московского»^[2], поскольку исследователь не мог себе представить, чтобы сторонниками царя были не «православные». Религиозные различия, по его мнению, с самого начала обрекали на неудачу все проекты «соединения» между православной Россией и католической Польшей.

В схеме такого видного представителя польской буржуазной науки XIX в., как Ю. Шуйский, русскому национальному духу, которому необъективно приписывалось «завоевательное варяжское начало»^[3], противостоял польский национальный феномен, отличительными чертами которого были «славянское» стремление к «мирному» распространению своего влияния и склонность к свободе, вплоть до опасного уклонения в анархию. Разумеется, Польша выступала в труде Ю. Шуйского как носитель лучших «моральных» черт западного мира и культуры. Экспансия польских феодалов на восток трактовалась как героическая, хотя и безуспешная, попытка приобщить русский народ к польским «вольностям» и достижениям европейской культуры.

Отмеченные положения не были особенностью взглядов только двух указанных авторов. С различными видоизменениями они продолжали повторяться в работах польских и русских буржуазных исследователей второй половины XIX — начала XX в. Когда отдельные исследователи пытались углубиться в изучение фактического материала, то следование неверным методологическим постулатам не давало им возможности найти действительные причины событий и тогда, стремясь связать концы с концами, они объясняли все отрицательными (или положительными) качествами отдельных выдающихся личностей. Так, причину отказа белорусских и украинских феодалов XVI в. — с точки зрения официальной русской науки XIX в., лучших носителей «православного духа», — избрать Ивана IV на трон Речи Посполитой такие исследователи, как, например, М. И. Коялович или Ф. М. Уманец, видели исключительно в дурных личных качествах этого монарха^[4]. В свою очередь польские исследователи XIX — начала XX в. связывали причины неудачи