Зачем мы собираемся сегодня? Кому это всё надо? Я не знаю.

   Мы - мёртвые люди, лишённые стремлений, надежд, желаний, целей. Мы не ведём себя как старые друзья, не ждём с замиранием сердца встречи. По сути, нам всё равно: мы могли не видеться день, могли год, три, десять... Для нас не было бы разницы. И всё же я собираюсь и иду к нашему месту встречи - к метро.

   Уже шесть, но я не вижу их: они, как и в прошлые разы, опоздают. Она - минут на десять, он - на двадцать.

   Они - мои старые знакомые. Мы вместе учились в школе, в тот период, когда я ещё был жив, в сердце теплились надежды, мечты, я был амбициозен, подвижен, влюбчив... В те года я считал их скучными, не общался с ними, избегал их. Потом мы выпустились, потом судьба нас снова столкнула... Столкнула тогда, когда я уже стал мёртвым.

   Я привязался к ним то ли от скуки, то ли от чего-то другого - я сам не знаю толком. Но спроси меня: "Зачем тебе все это?", и я честно отвечу: "Незачем!" Да и я им не нужен. Нас объединяет только одно - наши души мертвы, хотя мы не хотим это признавать и не желаем об этом всерьёз задумываться.

   Но вот и она. Я узнаю её издалека по густым облакам дыма, которые она оставляет за собой. В ней нет ничего особенного: она не красавица, не уродина, просто слишком ярко красится, что ей абсолютно не идёт и рядится в модные одежды, которые не смотрятся совершенно. Сейчас мне всё равно, я никак не отношусь с к ней, но двенадцать лет назад я бы назвал её безобразной, причём не только из-за внешности.

   Она из породы тех дамочек без постоянного занятия и дела, которым вечно скучно. Они ничем не занимаются, нигде не работают, не учатся, ничем не увлекаются. Просто сидят целыми днями в Instagram или на сайтах знакомств и болтают с особями противоположного пола обо всякой пошлой чепухе и ждут, пока им скинут деньги. Дождавшись, сразу же идут в торговый центр, бутик или просто магазин, приобретают модную ерунду и через полчаса снова умирают от скуки. Говорить с такими не о чем, да и бессмысленно.

   Она подходит, предлагает мне сигарету и оставшееся время мы стоим молча и дымим. Изредка бросаем фразы вроде: "А хороший сегодня денёк!" или "Ну, где же он?" - и снова возникает долгая пауза, которую никто даже не пытается заполнить.

   Но вот и он - неуклюжий колобок в костюме. Торопится, перебирает ножищами. Он всегда был таким: вечно спешил, куда-то торопился, опаздывал, вечно был занят. Никогда я не видел, чтобы он спокойно ходил или сидел хоть минуту с задумчивым, отрешённым лицом. Он либо тарахтел, как пулемёт, выпаливая по сто слов в минуту, либо куда-то быстро и неуклюже шагал.

   Лет двенадцать назад я сказал бы, что он невыносимый: слишком суетный, слишком торопливый и при этом абсолютно безмозглый кадр. Начиная со школьной скамьи, он носился туда-сюда, вечно торопясь и опаздывая: то к репетитору, то на сольфеджио, то на курсы, то на фотосессию с братом, то к тёте за яблоками, то в магазин, то ещё чёрт знает куда. Не было человека, которому он не сказал бы: "Я тороплюсь, прости!", и от которого он бы тут же не убежал. Он так отмахивался и от меня, когда я спрашивал его: "Ты когда-нибудь задумывался, зачем тебе всё это нужно? Зачем ты столько бегаешь, носишься? Почему не остановишься, не отдохнёшь?"

   Я ненавидел раньше его вечно красную рожу, его бешеную скорость речи, его вечную бездумную деятельность, бесполезную занятость, тугодумие, поспешность... Теперь мне всё равно. Он подбегает к нам, нелепо размахивая руками и тараторя без остановки:

  - Привет, а я только с работы, а в семь у меня конференция, но я всё-таки выкроил время, надо же хоть увидеть друга и своего (и он говорит какое-нибудь милое до тошноты слово, относящееся к нашей постоянно скучающей дамочке)! Господи, сколько всего надо успеть, туда-сюда ношусь-колбашусь, в перерыве между работой ещё с мамой созванивался, у неё лампа перегорела, так что после конференции поеду в магазин, потом к маме...

   Хочется язвительно спросить, неужели его мать до такой степени глупа, что не знает, как купить лампочку, но я молчу. Ему ведь некогда отвечать, а думать над ответом - тем паче. Да и мне всё равно. Пусть делает как знает!

   Мои так называемые старые знакомые целуются. Да, забыл сказать - они встречаются. И делают это скорее всего просто так, для галочки. Она стала его девушкой от скуки, он стал её парнем, чтобы занять случайно появляющиеся свободные часы между конференциями, работами, делами, мамами и сном. Один большой вопрос возникает: зачем я-то здесь? Если бы я знал...

   В молодости я ненавидел терять время. Сейчас же я теряю его постоянно. Взять, к примеру, хоть эту парочку. Гулять с парочкой - дело неблагодарное, а с этой в особенности. Скучища смертная. Я уже знаю, как они будут себя вести, что станут говорить. Сначала спросят меня о жизни, я буркну что-то невразумительное, а потом делец начнёт тарахтеть, жаловаться, что он весь в делах, и повторять без конца, какой я везучий, что у меня есть свободное время. Она возразит, что ему, должно быть, интересно жить, а ей нечего делать, поэтому ей скучно. А без него ей вдвойне скучно... И они засасываются и стоят так минут пять.

   Раньше я бы не стал слушать подобного вздора и смотреть на этакие тошнотворные сцены, но сейчас я хожу с ними, слушаю их глупые, каждый раз одни и те же, разговоры. Мне кажется, я знаю, отчего это всё: я боюсь мыслей. Боюсь остаться наедине с самим собой. Боюсь думать.

   Восемь лет назад я окончательно подавил в себе все чувства и все желания. Я мечтал заниматься творчеством, но мой "здравый смысл" и моя железная воля увели меня от этого опасного тернистого пути подальше, и я получил "нормальную человеческую профессию", и мне не надо подавлять голод и терпеть жуткий холод. Да, у меня в сердце пустота и ледяной мрак, но об этом ведь можно не думать... Да, главное об этом не думать.

   Моя парочка уже прекратила свои поцелуи, на которые противно смотреть, и ушла немного вперёд. Я ускоряю шаг, но вдруг останавливаюсь как вкопанный. За стеклянными окнами, в маленькой кофейне сидит человек до боли знакомый, которого, вернее, которую я не могу не узнать. У неё, несмотря на то, что ей всего тридцать, уже пробивается седина, но лицо всё то же: задорное, харохористое, а глаза печальные и словно спрашивает: "Что ты