Никита Королёв Я никогда не буду частью большой истории

Часть I: Дедовск

Мы гуляли втроём: Алиса, Прокофий и я. Оставили позади ароматный хлебозавод и шли вдоль станции МЦК. Чтобы дойти до ворот парка «Стрешнево», нам оставалось пересечь пути по воздушному переходу. С него же был вход на платформу «Ленинградская». Когда мы проходили мимо турникетов, Алиса подбежала к автомату с билетами и заявила, что мы просто обязаны куда-нибудь уехать. Время было чуть за семь. Мы вовлеклись в эту игру и стали выбирать станцию: Подольск, Нахабино, Опалиха. Прокофия, с его фамилией, привлекла Щербинка. Алису, с её происхождением, – Новоиерусалимск. Разглядев станцию «Дедовск» в расписании пригородных электричек, я вспомнил, что когда-то ещё в средней школе ездил туда к другу на дачу. Этот факт и стал моим аргументом, почему мы должны ехать именно в Дедовск. Мы метались между аппаратом и стендом с расписанием, производя много шума. Работники платформы своими острыми взглядами грозились нас разогнать. Поезда всё уезжали и уезжали, а мы всё никак не могли договориться о станции и только всё озирались друг на друга – кто же из нас первый в этой игре дойдет до покупки билета. В конце концов Прокофий спасовал, сославшись на позднее время, так что мы решили перенести нашу авантюру на следующее утро, радовавшее внеочередным выходным. Но направление и время нужно было выбрать сейчас. Долго мы бодались, но в конце концов остановились на Дедовске, электричка до которого отправляется в девять тридцать. Алиса и я наперегонки стали создавать беседу-однодневку. Я был первый и назвал её «едем в дедовск» – всё с маленьких букв для нарочитой небрежности да ещё с таким ассонансом. После мы прогуливались по окрестностям, обкатывая идею: Стрешнево, Щукинская, Октябрьское поле. Её мы, правда, больше обсмеяли, чем обкатали: я рассказывал историю своего умопомрачительного пребывания у друга на даче в Дедовске да и вообще о том, каким отбитым уродом я прошёл всю среднюю школу. Там, на Октябрьском, мы зашли к Прокофию на чай, где к нашей беседе присоединился возлюбленный Прокофия. В сети он известен под именем мистер Монтег. Он на несколько лет старше Прокофия, но то, как последний суетился и лепетал, когда Алиса подначивала его пригласить Монтэга на свидание в Дедовск, было очень мило. Названия беседы бурно сменяли друг друга: «едем в дедовск», «едем в звенящий дедовск», зевс съел дедовск», «дедовск обреченный», «The Walking Deadovsk», «Escape from Deadovsk», «Wake me up when the Dedovsk ends», «я не плачу – просто дедовск в глаз попал». Карусель слюнявого веселья остановилась, когда Алисе позвонили из дома и велели возвращаться. Я проводил её до дома. Пока мы шли, я перевёл разговор с этого фарса про Дедовск в серьёзное русло, чтобы не пришлось идти молча с перезрелыми улыбками, когда тема себя исчерпает. Но разговор нахмурился сверх меры, так что закончили мы на шрамах на запястьях и смерти родных. К полуночи в нашу тургруппу вошли ещё двое: 104-ый и Колючая. Её я пригласил из чувства вины за то, что весь день не отвечал на сообщения, его – чисто поржать. Беседа обрастала мемным фольклором: форма правления в Дедовске – дедовщина, учителя, которые что-то неразборчиво мямлят себе под нос на самом деле просто говорят на дедовском диалекте, так как именно в Дедовске, в этом оплоте древнейшей цивилизации, появились первые школы и университеты, едем в Дедовск на бронепоезде, граждане Дедовска – дедки, гражданки – дедочки. На обложке беседы уже красовался герб Дедовска. Поездку пришлось ещё чуток сдвинуть – Алиса должна была петь с утра в церковном хоре. Под графой «Dead news» я оповестил всех о новом времени отправления – одиннадцать тридцать. Пришёл домой я только к двенадцати. Ноги непривычно сильно ныли, внутри было холодного и липко. Подумал, что заболеваю, но сил не было, даже чтобы уснуть. Однако к половине третьего я укрылся рыхлой тяжестью завтрашнего дня и кое-как провалился в сон. Проснулся я на удивление свежим и отдохнувшим. Умылся, собрался и вышел. Пришли все, кроме 104-го. Мои сообщения безответно синели, так что мы поняли, что можно не ждать. Билет стоил 69 девять рублей, и я произнёс вступительное слово о том, что в этой жизни перед человеком всегда стоит нравственный выбор: поесть ли ему наггетсов в Бургер Кинге или же поехать в Дедовск. Электричка была пустой, за окном размякала брошенная стройка, укутанная туманом. За одну остановку до Дедовска машинист объявил о конечной, и мы вышли на дощатый и протекающий перрон-инвалид, сдвинувшись под сдавленные смешки от опасного вида чеченов на его середину. В следующей электричке прошли контролеры. Мои руки тщетно рылись в карманах, и я понял, что, возможно, выбросил свой билет на платформе. Женщина-контролёр вела себя странно: с одной стороны, вроде, и помочь пыталась, говорила, какие карманы проверить, с другой – так посмеивалась, что лучше бы сразу оштрафовала зайца. Одним словом, пригородная романтика. Карты она не принимала, а платформа за окном плыла уже все медленнее, но ребята скинулись мне на ещё один билет, после чего мы выскочили из поезда.

Вокруг был Дедовск. Одиноко высилась панельная многоэтажка  – бледно-жёлтая, пыхтели кирпичные трубы вдоль путей – буро-красные, но цвета эти видел глаз, отстранённый от сердца, тогда как на самом деле всё вокруг было безнадежно-серым. Алиса, пошарив по карманам, объявила, что тоже потеряла свой билет. Пошли разные версии: билеты делают из растворяющейся бумаги, и это всё магия Дедовска. Мистер Монтэг сказал, что в таком случае намеревается держать свою зеркалку в магияустойчивом чехле до конца поездки. Кое-как мы объяснились с работником у турникетов и вышли с платформы. Нас ещё какое-то время сопровождала ущербная переходная торговля, после чего начался лабиринт ржавых дворов, барачных домов и выбоин в асфальте, напоминавших своей формой то место, откуда мы все явились на этот свет. По сторонам грустили рядки артритных деревьев, их ветви раскинулись по небу как сосудистые звездочки на старческих ляжках. Попрошаек нигде не было, потому что и просить было не у кого. Ноги несли нас в случайном направлении. Мы гоготали, тыча пальцами во всё подряд, но смех наш скрёб по здешней траурной тишине ржавым гвоздем. Миновав лабиринт, мы вышли к прудику с патлатым островком посередине. В нём плавали утки, но и они были настолько унылыми, что казались ненастоящими. За прудом показался храм. На его территории, на уже доживающей своё лужайке, росли два костлявых кустика. Табличка возле них гласила о том, что их посадили двое каких-то важных священнослужителя в две тысячи восемнадцатом году. На нас незаметно опустилась мрачная