Джон Харви

   Легкая еда

  Первая глава

  Последние слова, сказанные Нормой Снейп своему младшему в тот четверг: «Позвольте мне прикоснуться к вам, вы, маленький тупица, и я сверну вам жалкую шею!» Как и многое другое в жизни Нормы, воспоминания о них будут преследовать ее, слова, словно сердитые пальцы, впиваются ей в горло, снова и снова, пока она не задохнется. И Ники… вряд ли Ники что-нибудь услышал между хлопком двери и звоном собственного пронзительного смеха.

  Все началось так, как это часто случалось: четверо кувыркались друг на друга в маленьком доме с плоским фасадом: сестра Ники, Шина, наконец выбралась из ванной и металась из комнаты в комнату в поисках чистой воды. кофточка, зеленый фабричный комбинезон, правый башмак; Ники, которому едва исполнилось пятнадцать, спускается по лестнице по три за раз, подпевая под плеер, висевший на ремне его джинсов. «Мама, ты не видела мою блузку?» Звонила Шина. «Мама, а где все тосты?» — Мам, я думал, ты собираешься их гладить? Только самый старший, Шейн, со светлыми волосами и аспидно-серыми глазами, которому не хватило восьми дней до своего восемнадцатого дня рождения, все еще краснел в центре потертого дивана, ел тосты и выпивал свою третью кружку чая, пока смотрел «Большой завтрак » по телевизору . .

  «Мама…»

  Норма, не причесанная, еще не одетая, отворила заднюю дверь, чтобы выпустить серого кота, а пес, скребущий снаружи дверь, не обращая внимания, бросился к своей пустой миске и залаял.

  — Ради Христа, — сказала Норма. — Не начинай.

  На эмалированной сушилке рядом с раковиной использованные чайные пакетики с оранжевыми пятнами на пролитом молоке; недоеденная тарелка размокших кокосовых орехов была усеяна кофейными гранулами. Лучшая рубашка Шейна сушилась на спинке стула; хлопчатобумажные трусики лоскутным одеялом поверх радиатора. Норма вытащила из холодильника банку собачьего корма и начала искать открывалку.

  — Ники, уйди с моей чертовой дороги! Голос Шины.

  — Сам уйди с дороги!

  Из другой комнаты Норма услышала удар и пощечину, а затем, сквозь звук телевизора, предупредительный крик Шейна. Норма затушила тлеющий окурок сигареты, которую закурила раньше и забыла, и выудила из пачки еще одну. Не найдя зажигалки, она наклонила голову и зажгла сигарету от плиты.

  «Мама, я думала, ты собираешься погладить эту блузку?» Шина стояла в дверном проеме, держа в руке кремовую блузку, между не совсем белым лифчиком и верхом короткой черной юбки виднелись очертания ее ребер; она все еще, казалось, не нашла свой другой ботинок.

  — Ты прикроешься, ради Христа, — сказала Норма.

  — Ага, — сказал Ники, протискиваясь мимо нее на кухню, — все равно никто не хочет видеть твои хилые титьки.

  "Нет? Тогда почему ты каждое утро торчишь возле ванной?

  «Потому что я чуть не обосрался, поэтому и жду, когда ты замазаешь свои пятна полифиллой».

  Шина замахнулась на него своей блузкой, щелкнув ею по следу ожога в форме почки, обесцвечивающему левую сторону его лица. Танцуя, смеясь, Ники столкнулся со столом, а затем, потеряв равновесие, пнул собачью еду по полу.

  Господи, подумала Норма, когда же он когда-нибудь повзрослеет? "Правильно!" — крикнула она. "Достаточно. Ники, ты спустишься туда и уберешь этот беспорядок. И Шина, иди отсюда, или ты опоздаешь на автобус. Еще несколько раз опоздаешь, и будешь в мешке.

  — Опять, — засмеялся Ники.

  "Закрой его!" — сказала Норма.

  «Я не думаю, — сказал Шейн, помешивая себя во время рекламной паузы, — в чайнике есть еще чай?»

  — Верно, — сказала Норма, — нет.

  Когда Ники пошел передвигать собачью миску, животное укусило его за руку, и Ники ударил его по носу краем миски. Выпрямив передние лапы, пес оскалил зубы и зарычал, но потом, одумавшись, отпрянул в угол и вместо этого заскулил.

  «Выбери кого-нибудь своего размера», — сказал Шейн, нанеся ногой брату по голени.

  «Ники». Норма указала на дверь. — Я хочу, чтобы это прояснилось к тому времени, когда я вернусь сюда. И это дерьмо тоже можно разобрать у раковины.

  «Почему черт меня побери?»

  — Потому что я сказал тебе, вот почему.

  Шейн усмехнулся и вернулся к телевизору.

  Когда через десять минут Норма вернулась вниз, одетая в старый джемпер и обвисшие эластичные штаны, чтобы сделать утреннюю уборку в пабе, она обнаружила, что Ники засунул руку в ее сумку, сумочка открыта, последние десять фунтов, которые она собиралась заработать. свой путь в его карман.

  «Ты мелкий ублюдок! Как ты думаешь, что ты делаешь?

  Они оба знали ответ на этот вопрос.

  От страха в его глазах на мгновение прояснилось, Никки протиснулся через спинку стола и бросился к задней двери. Для крупной женщины Норма двигалась быстро, быстрее, чем Ники мог подумать. Дверь была открыта на шесть дюймов, когда она ладонью одной руки захлопнула ее, а другой ударила его по щеке, где на шее кожа сморщилась, как печенка.

  — Ты вороватый гек!

  "Здесь." Ники протянул ей две пятифунтовые купюры высоко над головой.

  Когда Норма потянулась к ним, он быстро повернулся и оставил ее ловить воздух, дверь распахнулась достаточно широко, а затем захлопнулась.

  — Дайте мне на вас напасть, маленькие гадюки, и я