исполнится срок выжать наши души, могла бы доверху наполниться Господом чаша Господа.

Книппердолинк: А католики окажутся в этот час сухи — сухи душой и телом, ибо горька и холодна кровь, которая течет в их жилах, это кровь сатаны.

Из дверей собора выходят католические богословы и прихожане.

Хор священнослужителей: Придет день — и ты дорого заплатишь за эти поносные слова и за эту хулу, Книппердолинк.

Книппердолинк: Заплачу за все. За слова, которые уже произнес, и за те, что только ещё вымолвлю когда-нибудь. Заплачу за слова и за дела — за те, которые уже совершил, и те, что только ещё предстоят мне. Но у меня один заимодавец — Господь мой, тогда как вы душою и телом в долгу у сатаны.

Хор священнослужителей: Будь ты проклят, приспешник Лютера. Оскорблять Божью Церковь — то же, что оскорблять самого Бога, но если Он по воле Своей может простить нанесенное ему оскорбление, то Церковь, твердыня Его и крепость, всегда должна истреблять своих обидчиков.

Ротманн: Почему? По-вашему получается, что церковь выше Бога?

Книппердолинк: Если Бог прощает, то разве возможно, чтобы не прощала церковь?

Хор священнослужителей: Во имя Божье простит и церковь, но если оскорблен сам Бог, то неотвратимая кара церкви настигнет оскорбителя в мире сем, в земной жизни. И неважно при этом, каков будет там, в вечности, окончательный приговор Бога.

Ротманн: Бог есть прощение.

Хор священнослужителей: Но доколе же должна церковь ждать, что Бог выразит свое прощение. Нам ясно видны коварство и злоба, таящиеся в ваших сердцах. Вы твердите, что предаете себя в руки Бога, и воображаете, будто сумеете вырваться из наших рук.

Ротманн: Бог в конце времен сделает выбор между вами и нами. Но здесь и сейчас, на обетованной земле Мюнстера, вознесем мы стяг непокорности. Мы отвергаем ваши понятия о том, что литургия будто бы есть жертвоприношение, и заявляем, что Христос являет в ней себя в действительности. Мы требуем, чтобы отправление всех религиозных таинств, включая крещение младенцев, происходило не на латыни, а на том языке, которым говорит наш народ. Мы заявляем, что…

Хор священнослужителей: Не продолжай, Ротманн, ибо и в том, что ты успел произнести, признали мы черты ереси, которой ты и ты твои присные тщатся умалить католическую церковь. Ты упомянул «язык, на котором говорит народ», мы же спрашиваем: что это такое и что станет с ним, если в Писании сказано, что в Вавилоне Бог смешал языки строивших башню затем, чтобы те не понимали друг друга? Не следует ли из этого со всей очевидностью, что Бог хотел, чтобы создания его обращались к нему на одном языке?

Ротманн: Нет на свете мощи, способной устоять против воли Бога. Легчайшего его дуновения было бы довольно, чтобы рухнула Вавилонская башня, а тщеславные строители её — погибли под обломками. Но Бог в неизреченном милосердии своем захотел всего лишь смешать их языки. Для того, чтобы в грядущем каждый народ возносил ему хвалу на своем языке, а не на вашей латыни, на которой не говорит никто.

Хор священнослужителей: Твои доводы, Ротманн, это не более чем софистика. Но умение красн? говорить ничем тебе не поможет в час, когда все мы предстанем Господу, который будет судить каждого.

Ротманн: В час, когда все мы предстанем Господу, даже молчание мое прозвучит убедительней всей вашей латыни.

Книппердолинк: Есть время быть молодым и есть время быть старым, время спорить и время принимать решения. Сами видите, католики, ваши резоны нас не убеждают — особенно если вспомнить, как полтора тысячелетия вы использовали их во зло, и как извращаете истину, отстаивая их ныне.

Хор священнослужителей: На нашей стороне не только авторитет церкви, но и расположение имущих власть и богатство.

Ротманн: А вот Иисус ни при жизни, ни после смерти не пользовался этим расположением.

Хор священнослужителей: И сам император защищает нас.

Книппердолинк: Долг земных владык — защищать всех своих подданных в равной степени, следуя в том примеру Господа Бога, Вседержителя Вселенной. Пусть даже числом вы превосходите нас, но знайте, что от этого прав у вас не становится больше. Право одного человека равно сумме прав всех, право города равно праву государства, частью которого он является, а право Мюнстера никак не меньше права империи.

Хор священнослужителей: Крепко запомни эти слова, ибо когда-нибудь не приведи Господь — вы можете стать многочисленней, чем мы. Нам остается лишь молиться, чтобы этого не случилось, чтобы Бог не захотел этого.

Книппердолинк: Люди узнают, чего хочет Бог, лишь когда от слов переходят к делам. Покуда люди пребывают в бездействии, Бог лишь слушает. Но поскольку на башне Мюнстера пробил час решения и действия, Бог, взяв свое копье, идет средь нас.

Ротманн: Вам, священникам и богословам, не совладать с нашим разумом, не осилить нашу силу, если осмелитесь противостать ей.

Хор священнослужителей: Безумие отуманило ваши головы.

Книппердолинк: Искра Божья вспыхнула в них.

Ротманн: Довольно препирательств. Если хотите присутствовать при своем унижении — можете оставаться. Сюда идут члены магистрата, и вы услышите, что мы скажем им.

Бургомистр: Каковы ваши требования?

Книппердолинк: На низменных землях Голландии и по всему северу Германии дует новый ветер. Наша душа внемлет новым речам Господа, дуновение его уст обжигает нам лица. Пришло время провести в Мюнстере Реформу.

Хор священнослужителей: Власть магистрата не распространяется на религию, и мы не позволим ему превысить свои полномочия. Мы повинуемся епископу Францу фон Вальдеку, и вы обязаны изложить то, на что претендуете, и от него услышать ответ.

Книппердолинк: Мы заранее знаем все, что скажет нам епископ Вальдек. Здесь, в Мюнстере, распоряжаются граждане Мюнстера, а мы хотим Реформы.

Ротманн: Да. Приспело время.

Бургомистр: Большая часть советников — добрые и ревностные католики. И потому не ждите, что магистрат примет решение, которое пойдет вразрез с волей и верой большинства его членов.

Ротманн: В таком случае, мы принудим его к такому решению.

Смятение на площади. Священнослужители укрываются в Соборе. У входа в церковь Св. Ламберта начинается драка между католиками и протестантами. Католики и члены магистрата бегут. Победители входят в церковь, с торжеством внося туда Книппердолинка и Ротманна.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Толпа людей на рыночной площади. Здесь же находятся Книппердолинк и Ротманн. Из ратуши выходят члены магистрата.