лежа в шубе поверх, никто не выкрикивал его имени, и где-то через неделю шаг выправился, а голова, как заедавший в одном положении механизм, перестала поворачиваться на шее к перемычке.
Витринное стекло очистили, в помещениях засновали ремроботы, выполняя отделку и перепланировку, от пластиковых букв под потолком осталась лишь «д». Ни счастья, ни движа.
Горечь от Нового Года потихоньку рассасывалась. Через месяц где-то Кирилл сползал в район Кэт сам. Там было пусто и тихо. Правда, из окон еще постреливали хлопушками, осыпая улицу конфетти, какие-то запоздавшие празднующие. На звуки музыки Кирилл зашел в одно из заведений, но обнаружил там лишь спящего парня и танцпол, играющий сам с собой в «пятнашки».
Уехала.
Еще через месяц показатели вернулись к обычным для Кирилла значениям. Он снова стал молодец, и общее дело теплом отзывалось в его душе. Свет обнимал, браслет пищал, летящие строчки звали за собой. Ты устремлен в будущее? Ты сам это будущее. Оно творится твоими руками. Ты — как все мы.
Два раза Кирилл приходил в сквер, где встретил бывшую работницу. Но, кажется, они не совпадали по времени. Кирилл наведывался после работы, а женщина любила дневные часы. Он наметил в следующий выходной выбраться к ней на южную сторону. Если, конечно, правильно запомнил расположение семейного района. Но и к виртуальщикам, полагал он, попасть было бы неплохо.
О Кэт он почти не думал.
Вспоминал изредка, но все больше ему казалось, что это был яркий, волнующий сон, один из тех необычных снов, где в конце не было даже намека на счастливую развязку. Он тесно переплетался с реальностью, но все же оставался сном. О чем горевать? Глупо горевать о том, что было выдумкой.
Впрочем, редко-редко, ночью, боль о несбывшемся вонзала коготки в сердце, и Кирилл долго сидел на кровати, подтянув колени к подбородку, и смотрел на квадрат окна.
Лужайки и газоны тем временем запестрели цветами, воздух сделался свеж и переменчив, роботы ездили, облепленные травинками, небо, прохудившись, то и дело разражалось дождем, периодически отваживаясь на гром с молнией.
Кирилл снова с удовольствием садился в кресло, натягивал не столь необходимую шапочку и брал на себя контроль или управление производственными процессами. Стоя в очереди к лифту, он болтал с такими же молодыми работниками, как он. Все они были молодцы, все делали общее дело.
Пока однажды…
Было по-весеннему светло. Счетчик запаздывал. Кирилл решил, что успеет приготовить себе ужин, и достал упаковку желе и пакет молока. В последнее время он полюбил молоко, хотя никогда не брал его раньше. Напиток, конечно, был искусственным, но сладким и долго оставался в упаковке тягуче-прохладным. Сев на стул, Кирилл прижал язычок контейнера, вызывая разогрев желе, потом сложил руки на коленях и закрыл глаза, поджидая, когда торможение отстучит в голове положенные секунды. Стук в дверь заставил его поморщиться. Редко, но к нему заглядывали соседи что-то одолжить или вернуть. Хотя, казалось, бы и у них вот-вот должен заработать счетчик. Неугомонные люди. Стук в дверь повторился. — Иду, — сказал Кирилл, вздохнув. Он поднялся, сделал три шага и повернул дверную ручку. — Привет. На площадке стояла Кэт, и вид у нее был, словно она прорывалась с боем сквозь этажи. Коротенький жакет был застегнут не на те пуговицы, рукав прозрачной блузки висел на нитках, узкие штаны с бегущим по спирали узором зеленели на коленках. — Привет, — сказал Кирилл. — Кир… Девушка жалобно прижала руки к груди, касаясь кончиками пальцев подбородка. — Да? — Кир, выслушай меня, пожалуйста, — Кэт всхлипнула. — Не всегда все ясно сразу… Понимаешь? Движ такой движ. Когда на движе… Ну, все кажется простым. Если еще со «сливкой»… И тот парень мне нравился. Кирилл промолчал. Кэт тряхнула головой, хотя, казалось, готова вот-вот разреветься. — А я запомнила номер твоей квартиры, — сказала она, и губы у нее задрожали. — Семидесятый. Представляешь? Такого со мной никогда не было. Я почему-то помню все-все, с тобой связанное. Самые мелкие мелочи, вроде тех, как ты помогал мне спуститься со стены. И где была твоя ладонь, и что ты говорил. Никак не могу избавиться, извлечь из головы. Не получается. Девушка выдохнула. Кирилл молчал. — Я, наверное, много плохого наговорила тебе тогда, — сказала она, опустив глаза. — Ты вправе обижаться, Кир. Честно-честно, я понимаю. Но я не могу тебя забыть. Даже странно. Ты же раб-работник, весь такой… ну, не на движе… на другом движе. Совсем не то, что парни у нас. А забыть не могу. Все время ты в голове, как застывший кадр с видеорамы… Даже в Новый Год, знаешь, чуть не рванула сюда обратно, чтобы тебя увидеть. Кирилл молчал. — Я боюсь остаться без тебя, — Кэт посмотрела на Кирилла. — Я хочу, чтобы ты… чтобы мы… Мне весь остальной движ… Из глаз ее побежали слезы. — Кир! Кирилл молчал. Дверь медленно стала закрываться. — Кир! — в отчаянии крикнула Кэт. — Пожалуйста! Она подступила. Дверь остановила свой ход в сантиметрах от ее головы. — Кир. Дверь поползла обратно. — Прости, — сказал Кирилл, выглядывая. — Счетчик сработал, и я отключился. Что ты говорила? — Счетчик? — девушка с недоверчивой улыбкой размазала слезы по щеке. Кирилл кивнул. — Счетчик. И тогда Кэт бросилась ему на шею. — Ты мой движ! Вот что я говорила, Кир. Ты — мой движ!
Было по-весеннему светло. Счетчик запаздывал. Кирилл решил, что успеет приготовить себе ужин, и достал упаковку желе и пакет молока. В последнее время он полюбил молоко, хотя никогда не брал его раньше. Напиток, конечно, был искусственным, но сладким и долго оставался в упаковке тягуче-прохладным. Сев на стул, Кирилл прижал язычок контейнера, вызывая разогрев желе, потом сложил руки на коленях и закрыл глаза, поджидая, когда торможение отстучит в голове положенные секунды. Стук в дверь заставил его поморщиться. Редко, но к нему заглядывали соседи что-то одолжить или вернуть. Хотя, казалось, бы и у них вот-вот должен заработать счетчик. Неугомонные люди. Стук в дверь повторился. — Иду, — сказал Кирилл, вздохнув. Он поднялся, сделал три шага и повернул дверную ручку. — Привет. На площадке стояла Кэт, и вид у нее был, словно она прорывалась с боем сквозь этажи. Коротенький жакет был застегнут не на те пуговицы, рукав прозрачной блузки висел на нитках, узкие штаны с бегущим по спирали узором зеленели на коленках. — Привет, — сказал Кирилл. — Кир… Девушка жалобно прижала руки к груди, касаясь кончиками пальцев подбородка. — Да? — Кир, выслушай меня, пожалуйста, — Кэт всхлипнула. — Не всегда все ясно сразу… Понимаешь? Движ такой движ. Когда на движе… Ну, все кажется простым. Если еще со «сливкой»… И тот парень мне нравился. Кирилл промолчал. Кэт тряхнула головой, хотя, казалось, готова вот-вот разреветься. — А я запомнила номер твоей квартиры, — сказала она, и губы у нее задрожали. — Семидесятый. Представляешь? Такого со мной никогда не было. Я почему-то помню все-все, с тобой связанное. Самые мелкие мелочи, вроде тех, как ты помогал мне спуститься со стены. И где была твоя ладонь, и что ты говорил. Никак не могу избавиться, извлечь из головы. Не получается. Девушка выдохнула. Кирилл молчал. — Я, наверное, много плохого наговорила тебе тогда, — сказала она, опустив глаза. — Ты вправе обижаться, Кир. Честно-честно, я понимаю. Но я не могу тебя забыть. Даже странно. Ты же раб-работник, весь такой… ну, не на движе… на другом движе. Совсем не то, что парни у нас. А забыть не могу. Все время ты в голове, как застывший кадр с видеорамы… Даже в Новый Год, знаешь, чуть не рванула сюда обратно, чтобы тебя увидеть. Кирилл молчал. — Я боюсь остаться без тебя, — Кэт посмотрела на Кирилла. — Я хочу, чтобы ты… чтобы мы… Мне весь остальной движ… Из глаз ее побежали слезы. — Кир! Кирилл молчал. Дверь медленно стала закрываться. — Кир! — в отчаянии крикнула Кэт. — Пожалуйста! Она подступила. Дверь остановила свой ход в сантиметрах от ее головы. — Кир. Дверь поползла обратно. — Прости, — сказал Кирилл, выглядывая. — Счетчик сработал, и я отключился. Что ты говорила? — Счетчик? — девушка с недоверчивой улыбкой размазала слезы по щеке. Кирилл кивнул. — Счетчик. И тогда Кэт бросилась ему на шею. — Ты мой движ! Вот что я говорила, Кир. Ты — мой движ!