нечаянным выстрелом я убил ее наповал. Метился в зайца, которого она выгнала прямо на меня. Дело в том, что ружье у меня, как было уже сказано, стреляло очень кучно, и пока дробь летела, заяц ее перепрыгнул, а собака, растерявшись, не отбежала в сторону, угодила под выстрел. Ей, видимо, хотелось зайца поймать живьем, а сама погибла. Я ее и сейчас жалею. После этого случая мне пришлось на охоту ходить одному, без собаки, и часто натыкался на заячьи следы, а с собакой пойдёшь – как назло, ни одного следа не встретишь. А однажды на охоте передо мной очутилось два зайца: один больно большой, а другой очень красивый. Я растерялся и, не зная, в которого же стрелять, я решил выстрелить в промежуток между ними, а расстояние между ними было не так уж велико. Я размышлял, авось обоих смажу. Ружье во время выстрела у меня в руках как-то подпрыгнуло, гляжу – мои оба зайца встрепыхнулись и невредимыми разбежались в стороны. В моей охотничьей практике был и такой случай. Как-то я охотился в лесу за Жданчихой на зайцев, и вот один заяц-мучитель совсем обезножил мою собаку. Два часа гонялась она за ним и все же сустигла – поймала аж на Васькином полем и, мстя за такое мучительство, начала его так злобно мурзовать, что только клочья полетели. А за лисой однажды я так увлечённо стал по лесу гоняться, что и не заметил, как очутился около села Румстихи. Словно какие-то неопознанные мной капризы или коварные замыслы лешего старались увлечь меня тогда так далеко. Лиса-каналья выбежит, выбежит из леса на поляну, дразня меня, верть хвостом, и снова скроется в чащобе. Собака за ней, я за собакой. Собака лает, заливается, я бегу впритруску следом. Вскоре собака вернулась ни с чем и досадливо скуля, завертелась около моих ног. Я со зла и досады поддал ей лаптем в зад и приказал ей преследовать лису, не упускать «воротник», который баба мне наказала достать во что бы то ни стало. Я и решил без воротника домой не возвращаться. И собака моя поняла, что от лисы не отступать. Весь день мы тогда с собакой прогонялись за злополучной лисой и, шлёндая по лесу, сделали большой крюк. Я забрался в такие непролазные дебри, что заплутался и едва из них выбрался. Как на грех, на этот раз не прихватил с собой из дома компас. И если бы не было тогда со мной собаки, я, наверное, и сейчас плутал бы по лесу. В завершение всех неприятностей, в животе у меня к вечеру было ровным счетом ноль и в заплечной котомке полное отсутствие провизии. Домой едва доплюхал, усталый, голодный и без лисы. А вы говорите, что я собак не держивал, – заключил свой рассказ о собаках и несколько приумолк Николай.
– Теперь поверим, что ты бывалый охотник, – встав с земли и блаженно потягиваясь, проговорил Сергей. – Эх, а теперь бы попить, – вожделением добавил он.
– Мужики, у кого нож есть? – спросил Николай Смирнов.
– А зачем он тебе спонадобился? – поинтересовался Ершов.
– А вон берёза стоит, сейчас надсечку на ней сделаем, берёзового соку напьёмся.
– Так это и без ножа можно сделать! – отозвался Ершов. – Мы, бывало, вот как это делали, – и он под эти свои слова, вскинув ружье, выстрелил в берёзу. От берёзы в разные стороны полетели ошметки коры и бересты. Мужики поспешили туда. Из ран, сделанных дробинками, потекли беловатые струйки берёзовки. Хваля находчивость Николая, мужики, припадая к стволу берёзы, стали с наслаждением сосать сладковатую жидкость, а Николай, где-то раздобыв пустотелую прошлогоднюю былинку, стал сосать сок при помощи ее.
В завершение всего охотничьего похода в этот день мужики стали хвалиться ружьями, у кого как стреляет, у кого на какое расстояние бьет, у кого как дробь кладет. Алеша Крестьянинов выискался с таким предложением: – А никому не попасть в мой подброшенный картуз! – и он, размахнувшись, высоко метнул свой широкий с пружиной отцов картуз. Сразу грянуло несколько выстрелов. Алеша поспешно подбежал и поднял с земли, как решето, издырявленный дробинками картуз. – Николай Сергеич, купи у меня собаку, ведь без собаки страдаешь, – обратился с предложением Митька Кочеврягин к Ершову. – Продай! Я бы и больно рад, без собаки-то вроде как бы я и не охотник. – Сколько тебе за нее? – Сколько дашь? – Я не знаю, твой товар, ты и запрашивай. – Трёшницу дашь? – Больно дорого, я за козу трёшницу платил, а ты за собаку столько же просишь, – урезонивал Ершов Митьку. – Так ты ведь не за козу, а за козла столько-то отвалил, ведь сам же сказывал. – Ну, бери два рубля и по рукам что ли! – Ну, давай твою ладошку. И они взаимно ударили друг друга по ладоням. Купля-продажа совершилась. Собака, понимающе поджав хвост, угрюмо подошла к ногам Митьки, ткнулась носом об пахнувший дегтем его сапог. А он, чтобы придать собаки дух непознания старого хозяина, с силой ударил ее палкой. Собака жалобно завизжала, преданно и укоризненно покосилась на Митьку. В этот момент Ершов поспешно подскочил к собаке, мгновенно провздел под ошейник веревочку и, сказав расходившимся по домам охотникам «Ну, пока!», направился к селу. Собака еще раз оглянулась печальным взглядом на старого хозяина, нехотя побрела за новым хозяином, обдумывая свою новую неведанную жизнь.
Придя домой, Николай Ершов, кидком передав из своих рук в руки жены убитую пигалицу, сказал: – На, свари, пусть ребятишки полакомятся. Вдобавок вынул из карманов четыре яйца, подобранных им в болоте на кочке из пигалиного гнезда. Поймав на лету убитую какую-то необычную птицу, Ефросинья для осведомления спросила: – Эт что за птица? Утка – не утка? Я такую впервой вижу. – Это кулик-гагара, – с еле заметной улыбкой ответил ей Николай. – А лису-то, когда принесёшь? – кстати напомнила жена мужу о давно обещанной лисе на воротник. – А ты, Ефросинья, не беспокойся, видишь, я собакой обзавёлся. Считай, лиса за мной. Завтра же лесу из лесу приволоку, – пообещал он ей, хорошо зная, что какой дурак весной лис убивает. После, при встрече с мужиками, Ершов рассказывал, как он вернулся с охоты, как встретила благоверная его жена. Как она, ощипав пигалицу и сварив ее, накормила своих ребятишек, а те, наевшись пигалятины, облевались. – А я ведь и знал, дурья моя башка, что довольно ясно и вразумительно сказано в библии: «От нечистой птицы мяса не ешь». Вот бог и наказал меня за то, что заповедь нарушил, жену обманул и детей своих на недоброе толкнул. Ладно, вперед наука, теперь будем поумнее, и все дела и поступки будем предусмотрительно обдумывать!
В завершение всего охотничьего похода в этот день мужики стали хвалиться ружьями, у кого как стреляет, у кого на какое расстояние бьет, у кого как дробь кладет. Алеша Крестьянинов выискался с таким предложением: – А никому не попасть в мой подброшенный картуз! – и он, размахнувшись, высоко метнул свой широкий с пружиной отцов картуз. Сразу грянуло несколько выстрелов. Алеша поспешно подбежал и поднял с земли, как решето, издырявленный дробинками картуз. – Николай Сергеич, купи у меня собаку, ведь без собаки страдаешь, – обратился с предложением Митька Кочеврягин к Ершову. – Продай! Я бы и больно рад, без собаки-то вроде как бы я и не охотник. – Сколько тебе за нее? – Сколько дашь? – Я не знаю, твой товар, ты и запрашивай. – Трёшницу дашь? – Больно дорого, я за козу трёшницу платил, а ты за собаку столько же просишь, – урезонивал Ершов Митьку. – Так ты ведь не за козу, а за козла столько-то отвалил, ведь сам же сказывал. – Ну, бери два рубля и по рукам что ли! – Ну, давай твою ладошку. И они взаимно ударили друг друга по ладоням. Купля-продажа совершилась. Собака, понимающе поджав хвост, угрюмо подошла к ногам Митьки, ткнулась носом об пахнувший дегтем его сапог. А он, чтобы придать собаки дух непознания старого хозяина, с силой ударил ее палкой. Собака жалобно завизжала, преданно и укоризненно покосилась на Митьку. В этот момент Ершов поспешно подскочил к собаке, мгновенно провздел под ошейник веревочку и, сказав расходившимся по домам охотникам «Ну, пока!», направился к селу. Собака еще раз оглянулась печальным взглядом на старого хозяина, нехотя побрела за новым хозяином, обдумывая свою новую неведанную жизнь.
Придя домой, Николай Ершов, кидком передав из своих рук в руки жены убитую пигалицу, сказал: – На, свари, пусть ребятишки полакомятся. Вдобавок вынул из карманов четыре яйца, подобранных им в болоте на кочке из пигалиного гнезда. Поймав на лету убитую какую-то необычную птицу, Ефросинья для осведомления спросила: – Эт что за птица? Утка – не утка? Я такую впервой вижу. – Это кулик-гагара, – с еле заметной улыбкой ответил ей Николай. – А лису-то, когда принесёшь? – кстати напомнила жена мужу о давно обещанной лисе на воротник. – А ты, Ефросинья, не беспокойся, видишь, я собакой обзавёлся. Считай, лиса за мной. Завтра же лесу из лесу приволоку, – пообещал он ей, хорошо зная, что какой дурак весной лис убивает. После, при встрече с мужиками, Ершов рассказывал, как он вернулся с охоты, как встретила благоверная его жена. Как она, ощипав пигалицу и сварив ее, накормила своих ребятишек, а те, наевшись пигалятины, облевались. – А я ведь и знал, дурья моя башка, что довольно ясно и вразумительно сказано в библии: «От нечистой птицы мяса не ешь». Вот бог и наказал меня за то, что заповедь нарушил, жену обманул и детей своих на недоброе толкнул. Ладно, вперед наука, теперь будем поумнее, и все дела и поступки будем предусмотрительно обдумывать!