из снобизма. Мне было бы все равно, кем он был раньше, если бы я его любила. Но мне он просто не нравится.

Она как будто защищалась, повторяя аргументы, которые приводила Роберту во время той ужасной ссоры перед ланчем, когда она, держась очень прямо, стояла на леопардовом ковре в большой комнате, заполненной старинными элегантными безделушками, и выглядела на удивление смелой и решительной.

Габриель выпрямилась в кресле. О равных и неравных браках люди ее поколения знали абсолютно все, поэтому ее лицо приняло жесткое выражение.

— И этот человек имел наглость попросить твоей руки? — спросила она.

Фрэнсис вздрогнула. Этот вышедший из моды снобизм ее смутил. Это было вполне в духе пожилых людей — не сумев охватить умом всю проблему, сосредоточиться на мелочи.

— В этом нет ничего дерзкого, дорогая, — возразила она. — Но, понимаешь ли, дело не только в этом. Происходят и более серьезные веши. Но, конечно, нельзя обвинять Лукара только за то, что он сделал мне предложение. Почему бы ему и не попросить меня выйти за него замуж?

— Почему?! — миссис Айвори высокомерно приподняла подбородок, открыв серый кружевной шарф, элегантными складками окружавший ее увядшее лицо. — Не будь глупенькой, девочка, и не забывай, кто ты такая. Этот Лукар — слуга, или был слугой, пока благосклонность фортуны не спасла ему жизнь и не сделала его знаменитым. Ты красивая, хорошо воспитанная и прекрасно образованная девушка. К тому же, у тебя есть деньги. Это все ваше смешное современное притворство — пренебрежительное отношение к деньгам. Но этим вы никого не обманете. В глубине души каждый думает именно о деньгах. Твоя мать оставила тебе двести тысяч фунтов. И, конечно, это просто наглость со стороны какого-то Лукара просить твоей руки. Любой человек, делающий тебе предложение, окажется в затруднительном положении, если только он не менее богат или если не имеет каких-то особых достоинств, которые смогут это компенсировать. Этот погонщик верблюдов слишком самонадеян. Ради бога, не строй на его счет никаких сентиментальных иллюзий и не старайся убедить себя, что он — нечто большее, чем слуга или простой погонщик. Мне кажется, Роберт просто сошел с ума. Я обязательно поговорю об этом с Мэйриком, когда он вернется.

Она с некоторым усилием откинулась в кресле и прикрыла глаза. Девушка с пылающими щеками смотрела на нее. Много говорят о том, как изумляет викторианцев прагматизм современных молодых людей. Но намного поразительнее прагматизм самих викторианцев.

Фрэнсис вышла.

Холмы, на которых стоял дом, почему-то уже не казались такими чудесными, как в детстве, когда она взбиралась на них, и свежий ветер срывал с нее шляпу. Разговор оказался более чем бесполезным, и она ругала себя за то, что начала его. Забившись в угол машины, она разглядывала из окна мокрые улицы. Фрэнсис почувствовала, что ей стало еще страшнее. И это ее встревожило. Одно дело с растущим беспокойством и подозрением следить за тем, что происходит вокруг тебя, и совсем другое — внезапно убедиться в грозящей серьезной опасности и почувствовать себя за все в ответе. Особенно, когда тебе нет еще и двадцати, и ты совершенно одна.

Шофер остановился перед домом 38, и она попросила его не сигналить. Если Филлида дома, возможно, она еще в постели, шторы в комнате опушены, и ее осматривает новый «меди кус».

Фрэнсис вышла из машины и прошлась пешком до Галереи. Строгие, чистые линии здания ее немного успокоили. На первый взгляд, дом 39 на Сэллет-сквер, где можно было купить все что угодно, от мечтательного Рембрандта до скромной современной резьбы по дереву, казался милым элегантным частным домом. Однако через мгновение от спокойного, умиротворенного настроения в душе Фрэнсис не осталось и следа. Девушка, в душе которой уже поселились тревога и чувство опасности, ощутила перемены, как только вошла в холл. Говорят, дом, в котором бушуют неистовые страсти, испускает какие-то таинственные флюиды, какое-то беспокойство чувствуется в самой его атмосфере, и есть люди, наделенные особой чувствительностью, которые это ощущают. И именно эта волна каких-то неприятных предчувствий охватила в тот день Фрэнсис, едва она переступила порог.

2

— Конечно. Это очень серьезно, и вполне естественно, что мистер Филд очень рассержен.

Мисс Дорсет откинулась на спинку своего секретарского кресла, и ее худое лицо вспыхнуло.

— А какой художник не рассердился бы, если бы ему в разгар экспозиции позвонили из галереи и спокойным голосом сообщили, что его лучшая картина вся изрезана ножом. О, мисс Айвори, как бы я хотела, чтобы ваш отец поскорее вернулся.

Мисс Дорсет была когда-то веселой и жизнерадостной, а теперь уже много-много лет тихо старела на службе. Однако, казалось, никто, даже она сама, этого не замечал. Она отодвинула бумаги и встала. Губы ее дрожали.

— Дэвид Филд здесь? — голос Фрэнсис выдал ее расстроенное состояние, но мисс Дорсет была не в том настроении, чтобы это заметить.

— Конечно, здесь. Они все наверху, в кабинете мистера Мэйрика. Шумят и обсуждают, как мистер Филд сообщит всему Лондону о случившемся. Если бы мистер Мэйрик был здесь, он бы обязательно что-нибудь придумал. Формби рассказал, как все это случилось. Я сразу все прекрасно поняла, но я места себе не нахожу от злости. Это тот большой портрет мексиканской танцовщицы, номер шестьдесят четыре. Прекрасная картина!

— Я что-то не поняла. Так Формби видел, кто это сделал? — озадаченно спросила Фрэнсис. Формби работал в Галерее смотрителем уже много лет, и с трудом верилось, что такое невероятное варварство могло произойти прямо у него перед носом.

Мисс Дорсет не смотрела на нее.

— Формби упрямо стоит на своем, — промолвила она неохотно. — Он утверждает, что все было в порядке в два часа, когда он пошел в большую галерею к мистеру Роберту. Они там разговаривали с мистером Лукаром, а когда вышли оттуда, минут через пятнадцать, он вернулся и увидел этот кошмар. Формби поднял тревогу, и Норт позвонил мистеру Филду. Это все опять продолжается. Просто чудовищно!

— То есть Формби утверждает, что там никого не было, кроме Роберта и Лукара, и что они были вместе? Он понимает, что это значит?

— Не спрашивайте меня об этом. — Мисс Дорсет подавила волнение, лицо ее приняло покорное выражение. — За всю свою жизнь я поняла, что в бизнесе лучше держать язык за зубами и закрывать глаза на многое, но сейчас мне кажется, что и у осторожности должны быть свои пределы. С семнадцати лет я работаю на вашего отца, и я его очень уважаю. Пусть я потеряю место, но я должна написать ему всю правду. Всю, начиная с истории с Королевским