Барон фон Грюнвальдус (Иваницкий Н. Н.) ЗЕМЛЯ ТИАН

Часть первая КОНКВИСТАДОРЫ

I

В конце мая 193… года на окраине международного сеттльмента в Шанхае, в грязном и малолюдном китайском кафе, над стаканом чая с прокисшей булочкой, сидел средних лет китаец с круглыми очками на носу и задумчиво курил сигарету. Довольно полная его фигура была облечена в поношенный европейский костюм песочного цвета. Дешевая фетровая шляпа, тоже не первой свежести, лежала рядом на стуле. Часы над прилавком отзвонили семь, потом семь с половиной и стрелка уже подходила к восьми, а он все не уходил.

Для господина Ван Лоу Сю (так звали этого китайца) уже в четверть восьмого стало совершенно ясно, что человек, назначивший ему свиданье, не придет. Тем не менее, он продолжал сидеть, тупо разглядывал узоры дешевых обоев, помешивал ложечкой простывший чай и курил одну сигарету за другой.

Дело, на которое было возложено столько надежд, очевидно, сорвалось. Мошенник Ремедиос подвел и обманул. Небольшая партия фальсифицированного опиума, которую Ван на скромных комиссионных началах перепродал ему, прошла, очевидно, мимо. Ясно, что Ремедиос снюхался со старой черепахой Ма Юн Фаном, владельцем этой партии, и обошелся без посредника, чтобы не платить комиссионных. Поэтому-то он и не пришел. И, конечно, не придет!

За последнее время Вану сильно не везло. И неудивительно: шел год Мыши, а Ван с детства знал, что для него это самый неблагоприятный год. Но что же делать? Ведь и в нехороший год жить тоже надо!..

Ван уныло перебирал в уме открытые ему шаткие возможности заработка, но мысли его все время возвращались к испорченному мошенником Ремедио-сом делу. Особенными успехами на коммерческом поприще Ван не мог похвалиться вообще. Жизненный путь его был усеян неудачами, как морской берег валунами, и у постороннего наблюдателя непременно явилось бы сомнение в том, что причина этому — неблагоприятствующая Вану Мышь. Основание злоключений его лежало скорее в простоватом устройстве мозгов этого человека.

Самостоятельная жизнь Ван Лоу Сю началась с драмы, след которой остался в его психике навсегда. Отец его, мать и трое братьев отравились. В один из тех мрачных годов, когда родину его, северный Хупей, посетил периодический гость — голод, отец Вана, учитель начальной школы, занял у соседа-лавочника два бушеля риса. Вечером между лавочником и его женой произошел по этому поводу крупный разговор. Жена укоряла лавочника в расточительности, муж не был достаточно сдержан и назвал ее в пылу спора недостойной женщиной. Наутро она повесилась на дверях лавочки, не снеся оскорбления. Лавочник, потрясенный этим зрелищем, тут же повесился сам. Когда отец Вана узнал об этом, отчаянию его не было предела. Сознавая себя косвенной причиной смерти соседа, он два дня мужественно боролся с угрызениями совести, а на третий — созвал свою семью и в присутствии ее принял яд. Жена и старшие сыновья тотчас последовали его примеру, а для маленького Вана мать аккуратно развела чаем оставшиеся в чашечке крошки смертоносного порошка и дала выпить. Доза оказалась недостаточна и мальчик, один из всей семьи, остался жив.

Детство его в доме приютившего сироту двоюродного дяди не оставило радостных воспоминаний. В бедной крестьянской семье очень рано он познакомился и с изнурительным физическим трудом и с колотушками, на которые тетка, суровая и деспотичная женщина, никогда не скупилась. Вместе со своими двоюродными братьями, также испытывавшими на себе нередко тяжелую руку матери, десятилетний Ван до седьмого пота работал на тяжелой ножной помпе, под палящими лучами солнца, накачивая воду в крохотную рисовую терраску дяди. Он ловил кузнечиков и на медяки продавал их в соседнем городке, за десять ли ходил в лес за хворостом, по колено в воде целыми днями помогал дяде ухаживать за рисовыми грядками. В часы, не занятые работой, он купался в грязном прудке, ловил продырявленной сетью крошечных юрких рыбок, которых тетка потом сушила на солнце, и плавал взапуски с соседскими ребятишками, такими же коричнево-черными от загара голышами, как и он. Но то бывало в свободное время, когда рис зрел на полях и работы убавлялось. Большую же часть года маленький Ван тяжело и много трудился.

Когда ему исполнилось 13 лет, провинцию вторично посетил голод. Старый крестьянин, скрепя сердце, решился на крайнюю меру: за 13 серебряных долларов, по числу лет, мальчик был продан проезжему скупщику чая.

Прощанье со строгой, но все же любившей его по-своему теткой и двоюродными братьями было очень трогательно и надолго осталось в его памяти.

Потом начались года бесконечных невзгод. В Шанхае, куда был перевезен Ван, скупщик чая вскоре попал в тюрьму за какие-то махинации. Семья его стала бедствовать и постепенно опустилась на черное дно нищеты: китайской, самой ужасной в мире. Так случилось, что Ван оказался предоставлен своим собственным силам в безбрежном и равнодушном людском океане.

Последующие годы были наполнены трудной, полусознательной борьбой. Но расчетливость и трудолюбие, крепко вбитые в его грязную, нечесаную голову рукой суровой хупейской крестьянки, помогли ему не погибнуть. Сначала он нищенствовал. Потом, на подаренные ему европейской женщиной 20 центов, купил орешков и соленых бобов и начал торговать. Этим делом Ван занимался целый год, пока не попался за невнесение торгового налога. В тюрьму он не угодил, но на уплату штрафа ушли все его скудные сбережения. Он поступил приказчиком и одновременно слугой к лавочнику, у которого раньше брал орешки.

К двадцати трем годам Ван перебрал уже с дюжину всевозможных профессий: грузил соль на пароходы, подметал улицы, торговал сигаретами, работал на постройках и Бог весть что еще. За все это время, упорно ограничивая себя во всем, он по центу скопил 35 долларов, которые целиком вложил в мелочную торговлю на окраине Чапея.

Казалось, жизнь была уже налажена.

Но один из компаньонов оказался нечестным человеком. Он дочиста обокрал своих товарищей и скрылся, оставив их, в том числе и Вана, буквально ни с чем. Здесь Вану в первый раз в жизни повезло: разоренье не пришибло его окончательно, как остальных двоих. Под солидное поручительство того самого лавочника, у которого он когда-то брал орешки, ставшего теперь состоятельным фруктовым оптовиком, ему удалось устроиться ни много ни мало, как ночным сторожем к крупному