Ночь, от волнения ее бьет озноб… Но разве в эти минуты ожидания Анатоля с тройкой лошадей она не переживала счастья? Уверена, что переживала…

Домокуров слушал эти рассуждения, не очень одобряя их. Старался понять, куда Дуняша клонит… А она вдруг объявила:

— А ты, Сергей, неспособен быть похитителем! — Кольнула его взглядом и отвернулась, рассматривая звездочки-снежинки, засверкавшие у нее на рукаве шубки.

Домокуров резко остановился. Мужское самолюбие, бурно вскипев в нем, застлало пеленой глаза, лишило его речи… Он лишь жалко улыбался.

— Чем же я тебе не угодил? — пробормотал наконец молодой человек. — Я готов…

Но девушка сказала холодно:

— Поздно, мой друг, предлагать свои чувства. Ответных уже нет у меня. Убил ты их своими железками…

— «Железками»? — возмутился Сергей. — Ты о броневике?

Девушка так поглядела на парня, что он не выдержал ее взгляда, смягчил тон.

— Мы заговорили с тобой, Дуняша, об исторической, о революционной реликвии. И мне, прости, непонятно, как можно ревновать к броневику…

— Всему свое время и место, — ответила девушка. — И я уже говорила тебе об этом… Но ты неисправим.

Прогулка в Летнем саду продолжалась. Но теперь они шли, избегая даже коснуться друг друга.

В кармане у Сергея были билеты на вечер. В филармонию. Дуняше нравились концерты органной музыки. Теперь ему захотелось уничтожить эти билеты. Но как это сделать? Он сунул руку в карман и принялся мять их.

— Сережа, — насторожилась девушка, — что это за возня в кармане?

— А просто так. Негодные бумажки…

— Покажи.

— А чего показывать? — возразил Сергей. Поглядел по сторонам — нет урны. А туг — ледяная чаша пруда, и вспомнилось ему, как когда-то летом они — он и Дуняша — стояли здесь, держась за руки, и любовались лебедями.

— Лебедей нет, — запальчиво объявил Домокуров, вынимая билеты, — а мертвое озерцо — чем не урна?..

Дуняша перехватила билеты:

— Что ты делаешь! Как не стыдно — это деньги! — И, подставив сумочку, разгладила билеты. По ее требованию билеты были возвращены в кассу филармонии.

Сергей проводил девушку до трамвая. Дуняша молчаливо, долгим взглядом попрощалась с ним, поцеловала его в губы и уже с площадки вагона сказала:

— Будь в жизни умницей, Сережа!

* * *

В ясный морозный день 22 января 1940 года к Мраморному дворцу стекался народ. Небольшой сквер, огражденный со стороны набережной Невы и улицы Халтурина фигурными чугунными решетками, не вместил всех, пожелавших присутствовать на объявленном в газетах торжестве. Собравшиеся то поглядывали на главный фасад здания (многоцветием мраморной отделки его нельзя было не любоваться), то переносили взгляд на воздвигнутый перед фасадом, но скрытый еще брезентом памятник.

Профессор Фатеев, Штин и другие члены поискового штаба, а с ними и бывший шофер Федоров, закончив свое дело, расположились в вестибюле дворца, дожидаясь ответственных товарищей из Смольного. Только Домокурову не сиделось в тепле. Он прохаживался среди людей в сквере, надеясь увидеть знакомую шубку, милое лицо. Исходил сквер вдоль и поперек — и почувствовал незажившую сердечную рану: нет Дуняши, не пришла… Осталась при Быкове в больнице…

Затем были речи, гремел духовой оркестр, с памятника скатилось покрывало, и все увидели заветный броневик с надписью: «Враг капитала».

К Сергею, который, подхватив аплодисменты, крепко бил в ладоши, вдруг кто-то прикоснулся. Глядит — Лещев. Дух перехватило у него от радости: «Это от Дуняши… Она его послала ко мне!»

Дядя Егор был празднично одет и сиял как солнышко. Но о племяннице — ни слова.

— Ты погляди, — весело затормошил старик Сергея, — как франтовато обут броневичок: новенькие шины с маркой «Красный треугольник»!

Только тут Домокуров заметил, что историческая достоверность нарушена. Он знал и от Фатеева, и от Васи-прокатчика, что дутые шины для броневиков не применялись: попадет пуля в этакую обувку и — пшик! — шина спустила воздух. Дальше с места не двинешься — а каково это в бою!.. Ободья колес каждого броневика были обтянуты массивной, то есть сплошной, полосой толстой резины, которой ни пули, ни осколки снарядов не страшны. Это значило: броневик ходит «на гусматиках».

Между тем старик в упоении рассказывал, как его, уже пенсионера, по ходатайству товарища Семибратова допустили к вулканизационному котлу. Разумеется, помогала ветерану молодежь, точнее сказать, руководил делом Егор Лещев, и он вправе был заявить Сергею:

— Сам сварил этот комплект шин!

Домокуров, не зная, правильно ли он поступает, но воздержался упоминать о гусматиках.

На гранитном подножии броневика сверкала золотом надпись.

Из задних рядов потребовали: «Не разобрать отсюда. Прочтите вслух!»

И Домокуров — он был рядом с броневиком — прочитал раздельно, полным голосом.

3/16 апреля 1917 года

у Финляндского вокзала с этого броневика

прозвучал великий призыв

В И Ленина:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!»

Присутствующие запели «Интернационал».