Но сейчас Ким Сокджин — хороший, добрый, хоть к ране приложить Ким Сокджин — упорно меня не замечает. Ведь я помню всё: и прекрасные цветы на плечах и спине, и гвоздики, и фиолетово-черные синяки под глазами и не только, и детскую пухлость. А идеальному Ким Сокджину не нужны такие напоминания.
Вот так мы и живем: я в одной половине компании, с сиреневыми папками и розовыми бумажками, и он в другой, в фиолетовых рубашках и на встречах с клиентами.
И это так смешно, когда мне говорят «Как? Ты еще не знакома с Ким Сокджином?» и делают огромные глаза, а потом действительно тащат к нему и представляют.
Ким Сокджин удивлен. Ким Сокджин ошарашен.
Ким Сокджин подрывается с кресла и заключает меня в объятия.
И вот тут мне открывается самое интересное. Ким Сокджин не знал, что я работаю вместе с ним. Ким Сокджин искал меня после университета два года и не мог найти.
Потому что фиолетовые волосы высветлили добела. Потому что мои татуировки тоже спрятаны под длинными рукавами. Потому что я давно уже не доставала старенький, но такой родной душе мотоцикл, который мы вместе перекрашивали в фиолетовый.
Потому что я теперь сиреневые блузки-платочки-шарфики. Потому что я теперь лиловые платья и высокие каблуки.
А хочется-то вытащить из шкафа добротные шнурованные боты, кожанку и коробку с аметистовыми сережками.
И никто не ожидает, что я тепло улыбнусь накрашенными сиреневым губами и предложу бросить роботу на сегодня и проветрить наконец мой мотоцикл.
И уж тем более никто не ждет, что Сокджин, идеальный мальчик Ким Сокджин согласится.
И хулигански покажет мне язык с фиолетовым камушком на пирсинге.